Любовь и ненависть

это подделка. Я лично убежден, что так оно и будет. Тогда

естественно возникает вопрос: кто подделал подпись?

- И почему именно Шустова, а не Семенова? - оживленно

подхватил Струнов.

- Да, это очень важно, - согласился Ясенев.

- Если твое предположение станет фактом, то на

следующие два вопроса у меня уже сейчас готов ответ.

- Дина?

- Да. - без колебаний ответил Струнов. Он порывисто

шагал по кабинету, шевеля губами, и Ясенев впервые обратил

внимание, что нижняя губа его толще верхней.

Теперь им обоим нетерпелось получить заключение

экспертизы. Ясенев, взглянув на часы, сказал:

- Звони Шустову, он уже, наверно, дома. Пусть для тебя

напишет краткое объяснение, а я сегодня же подъеду к нему и

заберу.

Шустов был дома, только что пришел с работы. Звонку

Струнова и его просьбе он нисколько не удивился. Он уже

давно перестал удивляться чему бы то ни было. Даже ничего

не спросил, сказал только по-военному:

- Есть. Сейчас напишу. Жду Андрея Платоновича.

Простившись со Струновым, Ясенев зашел к себе в

кабинет, позвонил домой, предупредил Ирину, что и сегодня

придет поздно, что в десять часов условился с Шустовым

подъехать к нему домой. И, конечно же, Ирина спросила зачем

и предложила составить ему компанию, поскольку сегодня на

работе был суматошный день, она чертовски устала и ей

непременно нужна такая проминка. О цели своего визита к

Шустову Андрей ответил неопределенно: "Нужно по

служебному делу". Ей же он ехать не советовал и ревниво

выразил свое удивление таким странным ее желанием.

Пожалуй, с того первомайского вечера душа его томилась

предчувствиями

чего-то

совсем

неожиданного,

надвигающегося неотвратимо на их семью, и он, застигнутый

врасплох, не знал, что можно и нужно предпринять, и потому

ничего не предпринимал, успокаивал себя, что никакой,

собственно, опасности нет, все это лишь плод его

подозрительности и ревнивой фантазии. Откровенный и

прямой, он ни в чем дурном не хотел заподозрить Ирину и

всегда с радостью, переходящей в нежное обожание, платил

доверием за доверие.

Телефонный звонок спугнул невеселые мысли Ясенева.

Звонил Гогатишвили. Ему удалось "кое-что установить", как

скромно выразился сам Георгий Багратович. Оказывается, в

свое время на квартире у "цветочницы" неоднократно

останавливался Апресян. Хозяйка своеобразной "гостиной"

знала или, во всяком случае, догадывалась, кому она

предоставляет убежище, и требовала соответствующей платы

за услугу. Гость, по его же словам, но мелочился, но и алчность

людей, подобных "цветочнице", не знает границ. Словом, как

говорится, она, "не будь дурой", прихватила у постояльца из

его чемоданов часть запретного товара. Апресян обнаружил

"утечку" гашиша, легко догадался, чьих это рук дело,

попробовал было шуметь и даже угрожал заявить "куда

следует", на что "цветочница" дерзко, с откровенно

вызывающей иронией расхохоталась. Так закончилось

непродолжительное знакомство Апресяна с "цветочницей".

Отсюда Гогатишвили делал вывод: вполне вероятно, что она

все еще торгует ворованным товаром.

Ясенев был доволен: еще одну точку по

распространению наркотиков можно считать ликвидированной.

Гораздо сложней представлялось дело с рецептами на

морфий. Шустов... Невероятно. Завтра надо уже иметь данные

экспертизы. А сейчас - к Шустову за образцом почерка и

подписи.

Василий Алексеевич в этот день пришел с работы

взвинченным до предела. С утра его пригласил к себе

главврач, официально сообщил, что звонили из здравотдела и

из редакции журнала "Новости", сообщили, что сегодня

клинику посетит зарубежный гость Жак-Сидней Дэйви -

известный журналист, публицист, представитель влиятельной

буржуазной газеты прогрессивного направления. Просили

оказать ему достойный прием. Гостя будет сопровождать его

советский коллега Марат Инофатьев. Зарубежный гость,

подчеркнул Вячеслав Михайлович, проявляет особый интерес

к экспериментам доктора Шустова.

- Поэтому я прошу вас, Василий Алексеевич, быть

готовым ответить на возможные вопросы, - сказал холодно

главврач.

Василий Алексеевич молча кивнул и ушел к себе в

отделение.

Гость пожаловал в половине одиннадцатого. Это был

розоволицый, рано облысевший блондин с синеватыми

линялыми глазами, упитанный, плотный, широкий в плечах, с

видом счастливого, преуспевающего человека. Сын турка с

острова Кипр и француженки, проживающей в Испании, Жак-

Сидней был подданным одной латино-американской страны,

сотрудничал в нескольких крупных газетах Нового света,

колесил по всему земному шару вдоль и поперек, что не

мешало, а скорей, способствовало его тайным связям с