Любовь и проклятие камня

Прибежала Сонъи, помогла матери раздеться, тогда-то Елень и увидела огромный — с ладонь величиной — синяк на боку. Лицо девочки мгновенно побледнело, вытянувшись.

— Это не страшно, дочь. Это просто ушиб, — успокоила мать.

— Чем вас ударили?

— Не знаю, просто синяк. Гаыль не говори. Она должна скоро родить…

— Гаыль не скажу, но господину…

— Сонъи!

— Ему скажу. Скажу, что на вас напали, он служит в магистрате…

— Если ты ему скажешь, что он сделает? — уже более спокойно спросила Елень.

— Он их накажет!

— Убьет, то есть. А потом заявится в лавку того горшечника, который нанял этих бандитов, и там покрошит всех мечом.

— Ну не так…

— Нет, именно так и будет. И потом его казнят. Этого хочешь? А как мы будем жить без него?

— Матушка!

— Хватит нести чушь! Принеси мне таз с холодной водой и тряпку.

— Давайте, я вам помогу!

— Принеси, что прошу. А потом Анпё помоги.

Сонъи выполнила поручение, и мать выпроводила ее с тем, что скоро вернуться мужчины, и их нужно будет кормить. Холодная примочка вызвала мурашки по всему телу.

«Завтра будет еще больнее. Что же такое сказать Соджуну, чтобы не напугать и не разозлить»,— подумала Елень, глядя на красно-лиловый синяк.

Мужчины вернулись в глубоких сумерках, стаскали мешки с глиной в мастерскую. Сонъи выскочила их встретить, поклонилась молодым господам и пригласила к столу. Соджун глянул на дом.

— А госпожа где? — спросил он.

— Отдыхает. Ездила с Анпё в таверну, отвозила посуду. Ужин готов, да и купельная тоже, — краснея, ответила девочка, так и не подняв глаз на капитана.

Но тот не присматривался, и потому не заподозрил ложь. Он кивнул и пригласил парней к столу. Уставшие, но довольные студенты Сонгюнгвана с удовольствием согласились, и все отправились в дом.

Наступила ночь. С низу горы веяло прохладой. Пахло молодой листвой, смолой и свежестью. Где-то недалеко заливался счастливый соловей, и в его пении слышались трепет и сладость. Соджун, выйдя из купельной в неподпоясанном ханбоке, остановился и заслушался. Сердце в то же мгновение отозвалось нежностью и волнением. Мужчина взъерошивал мокрые волосы рукой, и пальцы застревали в спутанных прядях, с которых все еще сбегала вода. Вымокший на спине ханбок холодил кожу, но на душе было легко. В женской половине, в комнате Елень, горел светец. Капитан улыбнулся. Завтра он ее увидит, и она будет смотреть ласково и нежно.

Соджун был так сильно погружен в свои мысли, что даже вздрогнул, когда его окликнул Анпё. Хозяин воззрился на слугу, переминающегося с ноги на ногу, и улыбка сползла с лица.

— Что? — глухо спросил он.

И Анпё в паре фраз все рассказал. Соджун сгреб его за грудки.

— И ты до сих пор молчал? — прошипел он, едва смиряя взбесившееся сердце.

— Госпожа…

— Пошел вон, — и с этими словами он оттолкнул от себя слугу, а сам бросился к женской половине.

Он влетел в дом, в два шага пересек расстояние от входной двери до комнаты Елень и дернул створку в сторону. Та обиженно стукнула в пазах.

Елень в своем ночном убранстве стояла у окна, держась за правый бок. Она повернулась на звук. Света от свечи хватало, чтобы видеть все в радиусе двух шагов, но у двери был полумрак, в котором тонул образ вошедшего. Женщина не видела выражения лица, но слышала частое дыхание, а в этом дыхании слышала страх. Страх за нее, и она растерялась. Эта растерянность так явно была написана на ее побледневшем лице, что Соджун в ту же секунду остыл. Даже напряженные плечи опустились. Мужчина вошел в комнату и закрыл дверь. Елень не сводила с него напуганных глаз.

Он сразу все понял. На дворе была глубокая ночь, но рана не давала спать, и несчастная женщина, мучаясь от переливающейся по боку боли, не могла уснуть. И шить не могла: капитан приметил шитье у тюфяка. И лежать не могла, оттого и ходила по комнате, стараясь отвлечься от боли. Да вот только…

— Господин?

Соджун впился взглядом ей в бок, за который она все так же продолжала держаться. Елень тут же отняла ладонь, натянуто улыбнулась, но капитан не купился на ее улыбку.

— Покажи.

Его ледяной голос обморозил душу по краям, женщина уставилась на него.

Она могла солгать. Могла промолчать. Могла…

Нет. Не могла.

Страх — вечно голодный демон самых темных уголков души — так сильно исказил черты лица Соджуна, что Елень забыла, как дышать. Она хотела подойти, но ноги словно в землю вросли — не пошевелиться! Она хотела пошутить, но язык будто к небу примерз. Даже улыбнуться не получилось.

— Соджун…

— Покажи, — прозвучало глухо, как приговор.

— Это всего лишь синяк.

— Покажи.

И руки сами потянулись к завязкам ночного полупрозрачного чогори. Елень развязала тесемки, кое-как стащила чогори и тут поняла, чтобы показать синяк, придется снять с себя все. Абсолютно! Она вскинула умоляющие глаза на капитана, но тот будто не заметил, не сводя взгляда с бока, за который она держалась до его прихода.

— Соджун, это синяк, я просто…

Но, не меняя тона, капитан спокойно перебил: