Любовь и проклятие камня

Сегодня все было иначе. Не было вина, на которое можно было сослаться. Не было самопринуждения. Был трепет. Была страсть. И, наконец, была любовь! Это она толкала их в объятия друг друга. Это она сводила с ума! Это она обжигала души и тела. Это она сплетала дыхания двух любящих людей в одно, и им казалось, что и дышат они в унисон, и сердца, обожженные страстью, стучат в унисон. И хотелось любить, хотелось прикасаться к прохладной коже, лишая силы, воли, и самому терять голову, оставляя лишь горячее, как лава, желание. Желание обладать и принадлежать. И это желание было острее и сильнее всех желаний на свете! И, казалось, собственное тело вдруг теряет вес и растворяется в другом, подчиняясь закону жизни, тает, чтобы стать единым целым.

Соджун с Елень потеряли счет времени. Все, что они испытывали по отношению друг к другу, сейчас проявилось, словно очертания пышущей цветом вишни, спрятанной ото всех туманной завесой. Они будто искали друг друга много лет и, наконец, когда туман стал рассеиваться, нашли, обретя счастье в сладостных объятиях. И Соджун не спешил. Первые мгновения он помнил об ушибе Елень, а потом и это отошло на задний план. Шелк кожи под ладонями, горячее податливое тело, ласковые руки, снявшие с него ханбок, узкие ладошки, скользящие по его груди и плечам, — и он забыл обо всем. Подхватил женщину на руки, перенес на ложе и опустился с ней на тюфяк. Он целовал открытые плечи и грудь, рука скользнула вниз к веревке, поддерживающей спущенную юбку, и нетерпеливые пальцы коснулись ушиба. С губ Елень невольно сорвался стон. Мужчина отстранился и посмотрел на свою любимую. На щеках пылал румянец, грудь, еще пока перетянутая лифом, вздымалась высоко и часто. На шее от нетерпения трепетала жилка. И вся она, эта непокорная женщина, — от макушки до пят — хотела быть с ним. Хотела его, капитана магистрата, Ким Соджуна. Она не только любила, но и хотела.

Соджун вновь поцеловал ее и улыбнулся.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — проговорил он.

Елень вскинула на него испуганные глаза.

— Соджун…

— Мне не нужна наложница, я хочу, чтобы ты ходила по городу с высоко поднятой головой. Не хочу, чтоб на тебя указывали пальцем. Хочу, чтобы ты не стыдилась…

— Я не стыжусь.

— И все же тебе неловко. Хочу, чтобы на твоей руке вновь появилось кольцо. Я и шпильку тебе уже купил.

Елень молчала. Мужчина, склоненный над ней, был так дорог, что сердце сжималось и пропускало очередной стук, стоило подумать, что с Соджуном может что-то случиться. Сейчас его мокрые волосы, касаясь ее живота и груди, щекотали кожу, и хотелось обнять, прижаться и забыть обо всем, что было, и не думать о том, что будет. Просто быть с ним. Но…

— Наши дети… Ты знал?

Соджун вздохнул и лег рядом. Его тяжелая рука осталась лежать на животе, не касаясь синяка.

— Знал.

— И что будем делать? Они серьезно настроены.

Соджун опять вздохнул, просунул руку под голову женщины, ткнулся носом в волосы.

— Не знаю. Но от тебя не откажусь. Ни за что!

— Соджун, а может… может уедем?

Капитан чуть приподнялся, нашарил одеяло и укрыл им любимую.

— С Гаыль, которая должна родить со дня на день? — хмыкнул он.

— Нет, только мы с тобой.

И Соджун замер, уставившись на любимую.

«Шутит?»— мелькнуло в голове.

Но нет. Елень не шутила. Она смотрела серьезно и спокойно, будто давно пришла к этому решению и даже успела смириться с ним.

— Возьмем с собой Хванге и уедем.

Капитан смотрел на Елень, и едва дышал.

— Ты говорил о поместье прадеда, где вы жили с Чжонку до возвращения в столицу, — продолжала она, — мы можем уехать туда. На первое время нам хватит денег, а потом будем жить гончарным делом. С тобой мне не страшно.

Она чуть привстала и коснулась губами губ. Что-то легкое тронуло душу, и тут капитан увидел впереди себя свет, словно заблудившийся в лесу нашел дорогу. Он уже хотел было ответить, но с улицы раздался страшный грохот в ворота. Мужчина сел, прислушиваясь, а потом поспешил из комнаты, подхватив свой ханбок. Елень поспешила за ним, но, охнув, вновь села на тюфяк. Соджун оглянулся.

— Оденься, — крикнул он и бросился вон, сдернув меч с подставки.

К воротам, в которые колотили древком копья, они подбежали вместе с Анпё. Чжонку и Хванге выскочили с мужской половины. В руках юноши меч, у Хванге — самострел, несколько болтов мальчик сжимал в кулаке.

— Господин капитан! Господин капитан! Откройте! Откройте! — раздалось из-за запертых створок, и Соджун, узнав говорящего, выдохнул.

Тяжелый засов был вытащен, и ворота открылись, Капитан и Анпё невольно зажмурились от света факелов, которые держали в руках стражники. Син Мён, возвышаясь на коне, узнал капитана и чуть кивнул.

— Собирайтесь, капитан! Нужно спешить! — приказал начальник стражи.

— Господин, могу я узнать, что случилось? — спросил хозяин дома.

Начальник стражи хмыкнул и осадил лошадь, которая никак не желала стоять на месте. В лице что-то мелькнуло, и в который раз в жизни Соджун почувствовал неминуемое и непоправимое.

— Его величество…, — начал он, но его перебил высокий молодой человек.

— Вы не смеете, начальник Син!