Любовь и проклятие камня

Она сразу нашла ту злополучную лавку. Это была богатая лавка, на полках которой стоял благородный фарфор, и не было ни чашки в технике пунчхон. Елень представила тетушку Мугук здесь и вздохнула: эта посуда хозяйке таверны не по карману. Вышел сухощавый господин, подошел к замотанной в покрывало госпоже, спросил не угодно ли чего, и только тогда Елень опустила покрывало с головы и повернулась к мужчине. Он тут же отступил назад и побледнел. Елень скривилась: а ведь она так надеялась…

— А где чаши пунчхон? Распродали? — спросила она.

Гончар поджал губы и заложил руки за спину.

— Вы сюда с какой целью пришли? — поинтересовался он сухо.

— А вы не догадываетесь? Я пришла с той же целью, с коей вы наняли тех людей, — и изящная рука легла на стеллаж, где красовались белыми боками фарфоровые вазы, и надавила на него. Стеллаж качнулся, хозяин взвизгнул и схватился за боковую стенку стеллажа с другой стороны.

— Я ничего не делал! Что вы себе позволяете? Я напишу на вас…

— В магистрат? Так пишите! Вы забыли, что мой господин там служит? Не думаю, что ваше письмо дойдет до того, кому адресовано. А может хотите видаков призвать? Так никто на этой улице не поддержит вас. Я тут узнала, вы со всеми такое проворачивали. Чем вам обычные гончары помешали? Тем, что посуду делают простому люду? Или что посуда та дешевле? Сколько стоит эта ваза? Можете представить ее в руках хозяйки таверны? Или ее посетителей? Мы, простые гончары, занимаем иную нишу, нежели вы, изготовители фарфора. И вы мне задолжали. Те бандиты разбили посуды на связку монет. Вернуть не хотите?

— Ты! Как смеешь угрожать мне? — рявкнул горшечник и надвинулся на женщину, но та действовала совсем не так, как рассчитывал он. Откинулся полог покрывала, и в руках женщины оказался меч в ножнах. Хозяин лавки шарахнулся назад.

— Или вы платите мне за мою посуду, или я нечаянно толкну этот стеллаж, — просто сказала женщина.

— Эй,… — попробовал заорать горшечник, но в кадык тут же уперся меч, изо рта вырвался хрип, и мужчину затрясло.

— Что? Позвать хочешь? Кого позвать? Если я перебью твою посуду, на этой улице будет праздник! Или хочешь позвать служителей магистрата, обвинить меня в нападении? Ну, давай! Только пока они прибегут, я порву на себе платье, поцарапаю щеку и обвиню в нападении. Кому поверят? Тебе, кто обвинит слабую женщину? Или мне, наложнице их сослуживца, которая будет плакать и причитать, что от такого позора наложит на себя руки?

Мужчина молчал и смотрел то в зеленые глаза этой страшной ведьмы, то на ее ладонь, все так же лежащую на стеллаже. Стоит чуть надавить, и тот завалиться на бок, опрокинет следующий стеллаж, а тот еще один и… и… додумывать было страшно. Сумма потери получалась невероятной. И как на грех, ни одного посетителя! Будто назло! Он смотрел в глаза, цветом так похожие на змеевик, и понимал одно: эта странная женщина не шутит. Она действительно толкнет стеллаж.

— Я… я заплачу, — пробормотал горшечник и полез в рукав, извлек связку монет и передал ее трясущимися руками. Женщина взяла деньги и только тогда убрала меч. Подбросила монеты на руке.

— Это за горшки побитые, но как вы заплатите за ту рану, которую нанес мне главарь наемников?

Брови горшечника тут же взлетели, но глаза встретились с зелеными искрящимися кружками, и мастер что-то забормотал про себя. Ему не хотелось платить, свои деньги он зарабатывал тяжелым трудом, но эта женщина… Он полез опять в рукав, но Елень замотала головой.

— Нет, нет. Ту посуду я бы продала именно за эти деньги, — сказала она и тряхнула связкой монет, — но рана… Но рану в монетах я оценить не могу. Мой господин взял бы с вас достойную плату, чтоб вы ни сидеть, ни стоять не могли, но я… я, пожалуй, возьму вот эту вазу.

С этими словами Елень сняла с полки великолепную широкобокую вазу ослепительно белого цвета, которая стояла особняком от прочих. Ваза была совершенна! Лицо горшечника изменилось, он даже дернулся к госпоже, не спускающей глаз с произведения искусства, но Елень глянула на него, и тот встал, как вкопанный, не смея подойти.

— Значит, вам она дорога? — вдруг спросила женщина, поворачивая вазу в руках.

— Эта ваза… эту вазу мне заказали, госпожа! Она бесценна! — пролепетал мастер.

— Вот как? — проговорила гостья задумчиво, посмотрела еще раз на вазу, потом на горшечника и вдруг разжала руки.

Ваза выскользнула из ладоней, упала на дощатый пол и разлетелась на осколки. Горшечник, не спуская глаз со своей драгоценности, менялся в лице. Спокойное, надменное лицо исказила гримаса боли, ужаса, отчаяния. Он упал на колени и едва не плакал, его руки дрожали над осколками, к которым он словно боялся прикоснуться. Елень стояла над ним с равнодушным видом.