Любовь и проклятие камня

— На твоем месте я бы подумал десять раз прежде, чем договорить! — холодно и жестко произнес капитан Ким, так и не оборачиваясь.

Хёну даже заскрипел зубами с досады.

— Эта любовь погубит тебя! — припечатал он зло.

Соджун усмехнулся и наконец посмотрел в глаза бывшему другу.

— Это любовь — моя отрада, и, если мне суждено погибнуть, то я умру счастливым, потому как и Елень меня любит. Остальное не важно!

С этими словами он взял коня под уздцы и пошел домой, а на устах играла умиротворенная улыбка, и поэтому он не видел, каким взглядом провожал его Хёну. А зря…

Спустя несколько дней весь Ханян стал свидетелем изгнания принцессы Гёнхе с супругом. Одетые в некрашеные одеяния, они шествовали по городу в сопровождении нескольких слуг. Принцессу несли в открытом паланкине, легкие занавеси колыхались на ветру, и люди порой могли рассмотреть юное благородное и совершенно отрешённое лицо изгнанной принцессы, которая поглаживала свой выпирающий живот. Супруг шел рядом и иногда заглядывал в паланкин, ловил взгляд влюбленных глаз и улыбался через силу.

Это позорное изгнание было платой за неудавшийся переворот. Весь город знал, как беременная Гёнхе, распустив косу, преклонив колени, одетая в скромное платье простояла на коленях перед дворцом Кёнбоккун, вымаливая жизнь мужа у жестокосердного дяди. Стояла бы дольше, если бы не королева. Та пала в ноги мужу и упрашивала сменить гнев на милость. Король Седжо был суровым человеком, но за свою первую жену готов был умереть. Видеть любимое лицо в слезах он не мог, поэтому смилостивился над гордой принцессой, которая впервые за все это время назвала его «ваше величество». Супруга принцессы пощадили, как и принца Гымсона, и сослали в провинцию.

Соджун и Елень, закупившись на рынке, вышли на дорогу, и столкнулись с процессией. Простой люд, выстроившись вдоль дороги, плакал и кланялся, провожая юную принцессу. Та на обычных граждан и не смотрела. Тут из толпы к паланкину вышел высокий мужчина в черном одеянии воина. За ним шла тоненькая девочка в богатых одеждах. Она поспешила к паланкину и взялась за отполированный столбик. Принцесса Гёнхе выглянула и узнала девочку. Узнал ее и Соджун, это была старшая дочь принца Суяна, принцесса Сэрён. Она взяла руку своей двоюродной сестры и прижалась к ней губами. Гёнхе заплакала. Воин подошел к Чжон Чжону, супругу принцессы, и они разговорились. Капитан магистрата узнал в нем Ким Сынъю, младшего сына его превосходительства Ким Чжонсо, премьер-министра, свергнутого и убитого два года назад. Значит, Син Мён был прав, Сынъю выжил и вернулся отомстить.

«Дочь принца Суяна и сын Ким Чжонсо… Видимо, Судьба любит давать людям неразрешимые задачки»,— подумал с горечью капитан.

Две недели потребовалось, чтобы сделать насады и приспособить телеги для перевозки людей. Купили лошадей, продукты. Как только Елень узнала, что нужно собираться, она перестала месить глину. Обожгла и успела продать всю посуду, что была готова. Даже договорилась с одним горшечником, и тот пришел и за незначительную плату забрал почти подсохшие черепки, и такая радость освещала его лицо, что женщина не могла сдержать улыбку. Гончарный круг разобрали и тоже подготовили к переезду.

Елень стояла посреди мастерской, и душа стенала. Перед глазами пробегали картины давно минувших дней. Эти стены, согретые ласковым солнцем; эти столы, где знакома каждая трещинка; эти стеллажи, стоящие вдоль стен, — все это было таким родным, таким дорогим сердцу, что душа сворачивалась узлом от мысли, что больше сюда Елень не вернется. Она еще немного постояла, а потом вышла, все так же прижимая к груди ту самую вазу, что они сделали с Соджуном в день его возвращения. Ваза была неказиста и проста, но Елень она была дороже всей посуды вместе взятой. С ней она расставаться не собиралась.

В день отъезда, пока господа закрепляли вещи на телегах, рабочие заколотили окна досками. Все уже думали, что просто уедут, ни с кем не простившись, но не тут-то было. Ынчхоль и Мингу, оба на удивление молчаливые и грустные, приехали проститься. Приехал и Син Мён, впервые после ранения севший в седло, и Джехо. Оба с какими-то кулями. Капитан Ким ворчал, но все же принял подарки, а потом все вместе выдвинулись в путь. Сослуживцы и друзья Чжонку проводили путников за ворота, они бы и дальше ехали, но Соджун остановил небольшой отряд.

— Начальник Син, ваша рана откроется. Возвращайтесь, — сказал он.

— Ты можешь звать меня хёном[1], — улыбнулся Мён побелевшими губами. В словах капитана был резон: рана от качки только сильнее ныла. Но и расставаться с Соджуном было грустно. Что-то подсказывало Мёну, что больше они не увидятся.

Джехо первым протянул руку на прощание.

— Удачи, капитан Ким, — сказал он, с чувством пожимая такую же мозолистую руку, как и у него самого.

— Удачи! — ответил Соджун.