Женщина поднялась, и перед глазами Соджуна возникла бледная спина с острыми бугорками позвонков. Несмотря на полумрак он прекрасно видел, как под тонкой кожей двигаются лопатки, Елень наклонилась, и упругие мышцы заиграли под белоснежным шелком, и капитан в этот момент забыл, как дышать. Женщина дотянулась до ханбока и, поднимаясь, набросила на свои обнаженные плечи, но прежде, чем ткань скрыла красоту женского тела, Соджун увидел и тонкий изгиб стана, и упругие ягодицы, и стройные ноги. Елень, запахнув ханбок, повернулась и подоткнула одеяло, чтобы не выстудить постель, а сама на цыпочках (пол вновь стал ледяным) подошла к столику и налила из кувшина воду. Соджун попытался перевернуться на спину, но не смог. От боли, пронзившей все его существо, он почти ничего не видел. Лишь чувствовал тонкие пальцы на своей щеке, слышал тихий шепот Елень, которая помогла ему перевернуться на спину и усадила. Мужчина медленно глотал и даже не сразу понял, что любимая вливала в него целебный отвар женьшеня. Он чувствовал ее тепло, ее заботу и продолжал осторожно глотать остывшее лекарство.
На спине лежать он пока не мог, а на животе уже устал. Елень обложив его подушками, устроила на боку, а потом и сама легла рядом, и мужская рука коснулась обнаженного женского тела. Но женщина даже не обратила на это внимание. Она лишь подоткнула одеяло, а потом, прижавшись к груди Соджуна, замерла. Капитан закрыл глаза и скоро уснул.
Домик доктора Ан не мог сравниться с прежним жильем ни убранством, ни площадью. Здесь было всего две небольшие комнаты, когда-то отгороженные друг от друга тонкой стеной. Однако лет пять назад лекарь убрал ее, объединив комнаты в одно просторное помещение. Здесь он ел, читал книги, спал и лечил людей. Вдоль стены с двумя окнами стояли невысокие комоды. В них, как и вообще во всей мебели отшельника, не было изысканности. Вещи просто служили человеку. Они были прочны и практичны, большего доктор от них и не ждал.
На следующий день Елень подобрала все оброненное оружие: и свое, и Соджуна, и чужое. Она ходила по месту битвы и вглядывалась в следы, оставшиеся на мокрой земле. Судя по всему, люди с места боя уходили в спешке. Не просто уходили — бежали. Елень была готова поклясться, что увел их Хёну. Увел свое покалеченное войско в Ханян. Всю ночь лил дождь. Да и сегодня он скорее всего пойдет к вечеру. Зарядившие дожди были на руку беглецам. В такую погоду никто не дерзнет лезть в горы, а значит на какое-то время можно выдохнуть. Но расслабляться совсем не стоит.
Подсчет провизии успокоил женщину. Доктор Ан даже не тронул тот рис, что Соджун с Елень в последний раз привезли. И не только рис, но и другие крупы, а также чай и сухофрукты. Этих запасов хватит надолго. Вот только задерживаться все же не стоило.
Женщина быстро навела во всем доме порядок. Еще до света переставала как топить крохотный домик, так и готовить, боясь, что на дым могут выйти люди. Правда, людей она не видела, но бояться не переставала.
Она беспрестанно подходила к Соджуну, заглядывала в его бледное, осунувшееся лицо, поправляла одеяло. Он то бредил, то спал, не просыпаясь, и Елень прислушивалась к его дыханию. Порой он звал ее, а когда она подходила, то просто молчал, вглядываясь в любимые черты.
Соджуну казалось, что он спит и просто не может проснуться. Иногда его терзали кошмары. В них мужчина вынимал стрелы из тонкого тела Елень. Вынимал, разрезая плоть, потом прижигал и глох от истошного крика женщины — и сам просыпался с криком. Елень его успокаивала, гладила по лицу, что-то шептала, но капитан почти не понимал слов, произнесенных ею. Лежать на спине он смог только спустя несколько дней. Его терзало чувство вины, потому что был настолько беспомощен, что не мог встать даже по нужде. Несколько раз он порывался встать, но терял сознание от боли. Один раз даже успел дойти до двери, но упал при попытке спуститься с крыльца. Елень по возвращении с рыбалки нашла его во дворе и испугалась не на шутку.
— Я… тебе в тягость…, — кое-как проговорил мужчина после того, как она все-таки заволокла в дом и вынуждена была менять вымокшие повязки. Соджун наваливался на нее и страдал от собственной немощности.
— Самое главное, ты жив и идешь на поправку. Мне большего не надо. Силы вернутся. А то, что ухаживаю за тобой, так считай это мой долг за то, что когда-то ты выходил меня. И больше не говори об этом. Я не могу без тебя, — ответила женщина и улыбнулась.
В полумраке комнаты, куда почти не пробивался солнечный свет, освещенная слабым огоньком лучины, она казалась Соджуну очень бледной и худой. Усталой и изможденной. Но едва их глаза встречались Елень тут же улыбалась. А ночью спала рядом, прижимаясь горячим боком к слабому телу, которое мерзло без ее тепла.