Любовь и проклятие камня

Соджун проснулся от стрекота беличьей семьи, живущей под соломенной крышей дома. Елень рассказала, что белок были две и жили они вполне мирно, но к ним повадилась захаживать в гости еще одна, и вот тогда начинались разборки. А еще рядом крутился зверек, напоминавший куницу. Завидя его, белки поднимали шумиху. Женщина даже однажды гоняла хищника. К людям белки проявили равнодушие, как только поняли, что вред чинить им никто не собирается. Елень даже подкармливала их.

Капитан долго лежал на спине, глядя в потолок. Из-за темных окон казалось, что на улице вечереет, хотя день был в самом разгаре. Соджун сначала приподнял одну руку, затем другую, скривился от боли. под лопатками очень тянуло, однако не так сильно, как пару дней назад. Елень по три раза в день меняла повязки. Говорила, что от ожогов остались страшные раны. Мужчина усмехнулся: что раны? Самое главное, жив остался, хотя был момент, когда он думал, что умирает.

Медленно Соджун сел. Спина заныла сильней, но кругов перед глазами уже не было — это радовало. Капитан оглянулся и посмотрел на тюфяк. Тот был измятым, но чистым, значит, повязки не промокли. Это хорошо. Очень медленно, прислушиваясь к собственным ощущениям, Соджун поднялся с ложа. Немного постояв, он сделал несколько шагов к двери. Взор оставался ясным, а вот ноги едва держали тяжелое тело. Кое-как доковыляв до двери, капитан взялся за опорный столбик и потянул дверь в сторону. По ногам тут же потянуло холодом. Но воздух был таким чистым, свежим, вкусным, что Соджун не обращал внимания на прохладу. Подхватил душегрею, лежащую на сундуке у двери, и вышел, закрыв дверь. Оставалось обуться. Конечно, можно до задка дойти и босиком — не простынет — но как потом ноги вымыть? А никак! Придется Елень мыть, а это совсем не годилось.

Капитан присел на нагретый солнцем пол террасы, потянулся уже было к сапогам, но тут увидел плетёнки[1]. Плетенки однозначно были новыми (ни пыли, ни потёртости на них не было) и точно приходились впору на мужскую ногу. Соджун подхватил их пальцами ног и улыбнулся: пока Елень была рабыней, научилась делать такие плетенки. Вот умение и пригодилось. Мужчина влез в обувь и пошел в отхожее место, радуясь, что уже может идти, что уже не мутит и взор остается ясным.

Возвращаться в дом не хотелось. Стены и потолок за все это время уже опостылели. Соджун обвел двор взглядом. Чисто, но запущено. Даже на крышках горшков, стоящих в тени дома, местами налипла листва. Добрая хозяйка уже смела бы их. Но Соджун прекрасно понимал, почему Елень не наводит лоск во дворе. Если на домик ненароком выедут люди, они даже не подумают, что домик обитаем. Слишком нежилым все казалось. Поэтому и белье госпожа сушила над очагами в кухне, привлекать внимание было ни к чему. Понятно, что с приходом осени охотников до гор стало меньше, но все же. Капитан прошел до сарая, заглянул. В небольшом помещении, где когда-то жили коза и куры, теперь лежал в гордом одиночестве жеребец Соджуна. Ни лошади Елень, ни запасной не было. Жеребец, узнав хозяина, тихонько заржал, поднялся и ткнулся мордой в подставленную ладонь. Соджун погладил коня.

— А хозяйка где? — спросил он.

Жеребец зафыркал. Если бы он даже знал, сказать, куда уехала Елень, не смог бы. Капитану не оставалось ничего другого, как ждать.

Елень вернулась, когда почти стемнело. Соджуну было уже не по себе. Он даже выходил к дороге, опираясь на палку, вглядывался вдаль, потом возвращался к дому. Елень могла появиться с любой стороны. Наконец, послышались ржание, тихий женский голос, и нагруженные сеном лошади выехали между деревьями. Обоих скакунов Елень держала под уздцы и шла пешком. Она была так увлечена своим делом, что даже не смотрела на дом, возле которого стоял Соджун, а потом, как увидела, даже остановилась. Он стоял перед ней. Живой. Стоял на своих двоих и, судя по его виду, давно ждал возвращения женщины. Елень шагнула к нему и остановилась.

— Зачем ты вышел? Холодно, ступай в дом, я скоро подойду, — сказала она и отвела лошадей в сарай.

Капитан проводил ее глазами и поплелся к дому. На улице ощутимо холодало.

— Ты выглядишь измученной, — проговорил он, когда Елень меняла ему повязки.

— Все хорошо. Все очень хорошо. И раны заживают хорошо. Нагноения нет, жара тоже…

— Ты совсем не высыпаешься из-за меня…

— Через пару дней можно будет менять повязки раз в день…

Соджун хмыкнул:

— Ты не слышишь меня…

Елень перестала суетиться. Присела рядом. На капитана она не смотрела.

— Потому что я злюсь… Я так злюсь на тебя, что хочу ударить!

Мужчина потянул ее к себе, но она не далась. Отодвинулась нарочно.

— Ты так рисковал. Ты так…

— Я мужчина. Это мое право, право мужчины защищать любимую женщину! — холодно и твердо проговорил Соджун.

— А право любимой женщины — пойти за любимым, когда он умрет, ее спасая?

Капитан смотрел в бледное осунувшееся лицо. Смотрел в зеленые глаза, а хотелось обнять. Прижать к себе, сказать, что все позади и можно просто жить дальше. Но он молчал. Молчала и Елень.