Любовь и проклятие камня

Когда дома не было деда, Чжонку учил писать Хванге и Микён. Хванге и писать и читать умел, но за минувшие семь месяцев многое подзабыл. Микён с горем пополам читала, а писала и того хуже. В этот «класс» иной раз подсаживались дети-рабы, а потом рисовали иероглифы на песке. Чжонку нравилось чувствовать себя учителем, видеть заинтересованность детей, но больше всего нравилось, когда к ним с шитьем в руках присаживалась Сонъи. Она сидела, склонившись над своей работой, но слушала, иногда потешалась над братом, который не мог вспомнить значение иероглифа. Шептала ему ответ, а Чжонку стучал палкой по столу и просил не подсказывать. Сонъи бросала на строгого учителя взгляд и улыбалась. Если подумать, то все эти уроки молодой хозяин затевал из-за одной такой улыбки, но девушка улыбалась, не догадываясь об этом. Ей просто приятно было сидеть и слушать Чжонку. Уж он-то мог рассказать что-то интересное!

Так и шли дни. Соджун уже дважды ездил на учения, и в эти дни он больше оглядывался назад, чем смотрел вперед, страшась, что вот сейчас покажется Хванге или Чжонку верхом. Но время шло — в доме царили покой и мир. В конце концов, все успокоились.

— Мы будем здесь, если что, отправишь Хванге, он мигом домчит, понял, сын? — наставлял Соджун, когда в очередной раз наметились выездные тренировки. Мальчики смотрели на карту и молчали.

— Отец, может…

— Может и так, но я уже раз обжегся, — перебил капитан и свернул лист.

Чжонку переглянулся с Хванге и промолчал. С отцом спорить он не любил. Хванге же просто сопел рядом и прикидывал время, которое понадобится ему, чтобы нагнать стражников. Выходило немного. Как всегда в таких случаях Соджун отстегнул свою бирку и протянул сыну, тот спрятал ее за пазуху: с этой биркой хоть его, хоть Хванге выпустят из города. Но может все же отец просто волнуется, а все обойдется?

— Хванге, ты справишься? — спросил Соджун мальчика. Тот глянул на хозяина снизу-вверх и кивнул. — Чжонку, ты должен признать, Хванге лучше тебя ездит верхом.

Сын хмыкнул.

— Может, оттого, что у него учитель был лучше?

Соджун на это лишь улыбнулся.

Анпё иной раз сопровождал своего господина, но в этот раз Соджун настоял на том, чтобы тот остался. Он все поглядывал на окна покоев родителя, а сердце непроизвольно сжималось. С чем это было связано, Соджун объяснить не мог, просто успокоил себя тем, что он воин, а задача воина быть готовым ко всему. Он зашел попрощаться к отцу — тому нездоровилось сегодня — вышел из комнаты и во дворе столкнулся с Елень. Та поклонилась и хотела уже проскочить мимо, но Соджун взял ее за руку и повел в сад. Женщина смиренно шла за ним, не поднимая головы.

Оказавшись под раскидистой вишней, Соджун отпустил тонкое запястье, глянул на Елень, и все слова застряли где-то. С того самого дня в чайном домике они так больше и не разговаривали. Он провожал ее глазами, смотрел, все ли хорошо у нее, а если и доводилось говорить, то все разговоры сводились к делам хозяйственным. А сейчас…

Соджун смотрел на Елень, чей облик был едва различим в этот час, и не мог вспомнить, что хотел сказать. Он не видел ее глаз, не видел лица, лишь тонкий силуэт словно дрожал в кромешной темноте, и это придало ему смелости. Он нащупал тонкие пальцы, которые сначала вздрогнули от неожиданности, но мужчина сделал шаг навстречу, и женская ладонь успокоилась в тепле. Соджун тихонько сжал пальцы: ладошка уже не была такой шершавой, как зимой. Он улыбнулся. Елень почувствовала это, подняла на него глаза. Он не увидел — ощутил кожей.

— У вас уже не шершавые руки, — шепнул он.

— Благодаря вам, — так же тихо ответила Елень.

Соджун понимал, что их могу хватиться, да и стоять здесь было бессмысленно: сказать-то он ей ничего так и не скажет, поэтому просто наслаждался мгновениями с любимой женщиной. Он чувствовал ее дыхание, чувствовал теплоту ее пальцев в своей ладони, и был счастлив этим. Но минуты текли, и он отпустил руку. Елень словно этого только и ждала, тут же перехватила натруженную ладонь: у капитана в тот же миг сердце вспыхнуло.

— Обещайте себя беречь, — проговорила Елень горячо и бросилась к дому, но не смогла сделать и шага: Соджун перехватил ее, прижал к себе и замер.

Он молчал, хотя сказать мог бы многое. Ее близость пьянила, но от этого только тревожней было на сердце.

— Я вернусь, не бойтесь за меня, — зачастил он шепотом, — я вернусь. Послушайте, Хванге и Чжонку знает, куда именно я поеду, так что, если вдруг что-то произойдет, отправьте ко мне Хванге. Он лучший наездник, чем мой сын. Я вернусь сразу же!

— Господин…

Но он не слушал, сжал тонкий стан в своих огромных ладонях, ткнулся лицом в волосы. Стоять бы так хоть век! А потом разжал руки и долго смотрел туда, куда ушла Елень. Нет. Она не ответила на его объятия, просто легла маленькая ладошка на широкое плечо, как раз чуть выше раны от стрелы — в душу солнце глянуло! Соджун опустил взгляд на свои руки, которые помнили тепло женского тела, и пошел в дом. Завтра предстоял долгий день.

Глава шестнадцатая.