Любовь и проклятие камня

— Госпожа! — раздался крик от ворот. Елень бросила туда взгляд. К толпе со стороны ворот обвешанные кулями и корзинами спешили Гаыль и Анпё, только что вернувшиеся с рынка.

«Все рассчитал, старый лис, —мелькнуло в голове Елень,— если бы не Микён, увели бы Сонъи уже, и ничего бы невозможно было поправить».

— Хватайте их! — завопил старик, и толпа челяди бросилась на Гаыль и Анпё. Мужчина быстро сбросил с себя все свитки, кули и даже успел оттолкнуть кого-то. Гаыль не умела драться, поэтому визжащую девушку Анпё прятал за своей спиной, да куда там! Взмыла вверх тяжелая дубина, и верный слуга Соджуна упал на утоптанный двор, как подкошенный. Гаыль закричала, но ее крик потонул в раскатах грома. Девушку схватили и подтащили к крыльцу.

— В циновку ее! — заорал министр.

Гаыль в ужасе зарыдала, пытаясь отползти. Кто-то перед крыльцом расстелил циновку, Гаыль подняли на ноги и потащили.

— Стойте! — крикнула Елень и шагнула к старику. Эх, будь у нее хотя бы нож…

Она стояла перед министром, высоко подняв голову — не знал он таких женщин, не знал — и смотрела на него с презрением.

— Зачем наказывать рабыню за то, в чем виновата ее госпожа? — спросила она, а глаза так и сверкали.

Сумрак окутал город — вот-вот разразится гроза. Молния полосонула небо, старик отступил на шаг — померещилось ему что-то дьявольское в облике чужестранки. Откуда она? Из Мин? Нет, старик по молодости был в Мин, нет там зеленоглазых женщин. Ни женщин, ни мужчин! С Запада она, как ни есть! С Запада в подарок по Великому Шелковому пути привезли либо мать, либо бабку Елень. Оттуда и имя такое диковинное. Он недобро усмехнулся.

— Твоя бабка была рабыней, так чего ты хочешь от Судьбы? — сказал он хитро, чтоб только Елень услышала.

Женщина усмехнулась.

— Моя бабка — княжна Рязанская, вам до ее великих предков…

— Свободного человека не подарят!

— Такие варвары, как вы, могут захватить свободного человека и назвать его рабом. Вы не свободного человека сейчас пытаетесь продать? Так ненавидите меня или так боитесь собственного сына? Чем же вы отличаетесь от тех варваров, которые выкрали из родного дома мою бабку-княжну?

— В циновку ее! — закричал министр, оттолкнув от себя Елень.

Слуги подбежали, схватили ее под локти и потащили с крыльца. Она больше не защищалась, но и глаз не опускала. Над головами вновь громыхнуло басом: раскатисто и грозно. Когда Елень толкнули к циновке, на землю упали первые крупные капли дождя.

— Сонъи не принадлежит вам, а вы крадете ее у собственного сына, чтобы только насолить мне! Так боитесь?

— Да сделайте уже так, чтоб она замолчала! — ярился министр.

— Небо покарает вас! Соджун не простит вас! Вы умрете в этом доме совсем один!

— Да сделайте уже что-нибудь!

Дождь пошел сильней. Двое мужчин завернули нерадивую рабыню в мокрую циновку, а потом уставились на своего разгневанного хозяина.

— Что смотрите? Бейте!

Мужчины переглянулись. Они смотрели на притихший живой рулон, лежащий перед ними. Кто-то сзади передал палки, но слуги все также стояли под проливным дождем и бить не спешили. Гаыль увидела в этом надежду. Она, путаясь в длинном подоле, подползла к ним, обняла ближайшего за ногу.

— Умоляю, умоляю, пощадите! Пощадите госпожу, — заплакала девушка. Слезы мешались с дождем и скользили вниз по молодому лицу. — Пощадите!

Микён, упала на колени перед грозным господином, схватила его за сухие скрюченные временем руки, стала целовать их.

— Господин, господин! Пощадите Елень! Господин Соджун…

Но министр оттолкнул от себя красавицу.

— Хочешь на ее место? — рявкнул он, а потом вперил тяжелый взгляд в слуг, которые мокли под дождем. — Бунт, значит? Ну что ж! С бунтовщиками у власти один разговор! Если вы сейчас же ослушаетесь моей воли и не станете бить эту проклятую ведьму, я донесу и вас вздернут, как мятежников! Ну!

Молния осветила на мгновение скорбные лица рабов, и палка в руках одного из них поднялась и опустилась на свернутую в рулон циновку, но звук удара потонул в страшном грохоте Небес.

Глава семнадцатая.

Чжонку выскочил в открытые ворота, едва успев припасть к крупу коня, — верхняя балка вжикнула в какой-то пяди от макушки. Он летел по улицам, безостановочно повторяя слова «мост у храма». Через пять минут он обогнал бегущих слуг, но до моста уже было рукой подать. Он выскочил на площадь перед мостом и закружил на ней. Площадь была пуста. Ни одного прохожего. Все попрятались по домам. В небе все сильней громыхало, молнии ослепляли — приближалась страшная гроза.

Сонъи не было видно — пришлось спешиться. Юноша подбежал к мосту. Над головой громыхнуло.

— Сонъи! — закричал он. — Сонъи! Сонъи!

К воде вел крутой спуск, юноша стал спускаться, отгоняя от себя мысль, что он мог ошибиться местом.

— Господин Чжонку? — раздалось рядом. Юноша обернулся. Сонъи сидела под самым мостом, перед ее ногами стояло корыто с бельем. Она смотрела на молодого хозяина, а глаза были как два блюдца, но у Чжонку отлегло от сердца.