Любовь и так далее

И так далее. Теперь вы видите, в чем недостаток оптимистической пьески «Месть Черепахи», которую продвигает наш импресарио. Недостаток в том, что она несбыточна. Мир, каким он создан, такого не допускает. Реализм – наша данность, наш единственный модус, хотя эта истина и может показаться кому-то triste[60].

14 Любовь и т. д.

ДЖИЛЛИАН: Каждое утро, когда девочки собираются в школу, я целую каждую и говорю: «Я тебя люблю». Говорю потому, что это правда, а также потому, что им нужно это слышать и знать. И еще у этих слов есть магическая власть – ограждать от мира.

Когда я в последний раз говорила это Оливеру? Уже и не помню. Через несколько лет нашей совместной жизни у нас появилась привычка опускать слово «я». Один говорит: «Люблю тебя», а второй отвечает: «Тоже тебя люблю». Тут нет ничего поразительного, ничего выдающегося, но однажды я задала себе вопрос: быть может, здесь есть нечто символичное? Как будто это чувство уже от тебя не зависит. Как будто оно стало каким-то более обобщенным и менее личным.

Вот, наверное, и ответ. Только в разговорах с детьми слово «я» возвращается на место. «Я тебя люблю». По-прежнему ли мое «я» любит Оливера? Да, «я» думаю так. Можно сказать, я регулирую любовь.

Ты вступаешь в брак, заботишься о детях, регулируешь любовь, управляешь своей жизнью. А порой останавливаешься и думаешь: неужели это все взаправду? Ты сама управляешь жизнью или жизнь управляет тобой?

СТЮАРТ: В свое время я сделал для себя несколько выводов. Я – взрослый человек и в этом качестве живу дольше, чем прожил ребенком и подростком. Я внимательно смотрю на мир. Пусть мои выводы не слишком оригинальны, но они – мои собственные.

Например, я с настороженностью отношусь к людям, которые зациклены на уподоблении. Было время, когда я восхищался Оливером: в моих глазах его страсть к метафорам и сравнениям доказывала, что он не просто лучше меня описывает действительность, но и лучше меня ее понимает. Память – это камера хранения. Любовь – это свободный рынок. Такой-то человек ведет себя как такой-то (неизвестный тебе) персонаж из такой-то (неизвестной тебе) оперы. Но теперь я вижу, что все эти эффектные сравнения служили ему всего лишь удобным способом дистанцироваться от предмета обсуждения, дистанцироваться от мира. Это были всего лишь отвлекающие маневры. И в этом отношении Оливер не изменился… не продвинулся вперед… не повзрослел – называйте как угодно. Потому что человек взрослеет только за счет того, что вглядывается в тот мир, который вон там, снаружи, и в тот мир, который вот здесь, внутри.

Не хочу сказать, что мы всегда довольны увиденным и находим искомое. Как раз наоборот. А Оливер просто выписывает затейливые воздушные узоры, подобные…

Видите, как велико искушение? Я собирался сказать: «подобные фейерверкам» или как-то так. И вы бы тогда подумали: да, все правильно, однако в мыслях у вас остался бы фейерверк, а не Оливер. А Оливер готов сравнить с фейерверком кого угодно, фейерверки же бывают разные. Ох, Стюарт, старина Стюарт, он как размокшая петарда, хо-хо… и это будет очень забавно и совершенно… лживо.

Повторюсь: мы не всегда находим искомое. Взять хотя бы любовь. Она совсем не такая, какой мы изначально ее воображали. Вы согласны? Лучше, хуже, продолжительнее, короче, переоцененная, недооцененная, но не такая, какой представлялась. И для разных людей – разная. Но кое-что познается далеко не вдруг: что значит любовь для тебя лично. Много ли ее тебе достается. Чем ты ради нее поступаешься. Как она живет. Как умирает. У Оливера была когда-то теория под названием «Любовь и т. д.»: иными словами, он делил все население земли на тех, для кого любовь – это все, а «и т. д.» – просто какой-то довесок, и на тех, кто невысоко ценит любовь, зато питает особый интерес к той части жизни, которая приходится на «и т. д.». Этой мыслью он и спекулировал, когда увел у меня жену, и я понял, что он несет какой-то самодовольный бред. Люди не делятся на такие категории.