Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Он сидел на табурете, пока цирюльник сбривал последние клочки волос с его уже лысой головы. Чтобы полюбоваться наказанием, вокруг собралось человек тридцать солдат. Джонса бесили ухмылки на их лицах. Все эти люди, как и он сам, записались в армию только ради пособия, под чужими именами и воевать не собирались. За год Джонс повторил такую процедуру уже четыре раза, после того как замыслил эту идею в разгар нью-йоркского бунта. Он знал счастливчиков, которые проделывали это по семь или восемь раз и ни разу не попались. Но от него удача отвернулась, как отворачивалась почти всю его жизнь.

Стоял теплый майский вечер. Где-то неподалеку ухала сова.

– Готово! – крикнул голый по пояс сержант, стоя у большого искрящегося костра.

Круг зевак разомкнулся. Капралы подтолкнули Джонса к костру, а сержант с натянутой на правую руку толстой рукавицей потянулся к костру и выдернул железный прут с раскаленным добела клеймом на конце.

Пока несколько человек держали Джонса, кто-то сунул ему бутылку самогона. Его заставили сделать несколько глотков и сразу же потащили к костру; по его подбородку стекало крепкое пойло, а за левым ухом ползла струйка крови от пореза. Шумные зрители столпились сзади.

Потный сержант поднял прут. Сволочи! – мысленно кричал Джонс. Всех вас убью!

– Крепче держать! – рявкнул сержант тем, кто цеплялся за руки и плечи рекрута.

Белое железо подплывало все ближе к глазам, становясь больше и больше.

– Нет, нет… – извивался в цепких руках Джонс. – Не надо…

Сбоку от невыносимо яркого куска железа появилось знакомое лицо – майор тоже решил поприсутствовать.

– Я сказал, держать крепче! – заорал сержант.

Несколько рук обхватили голову Салема Джонса. Он закричал еще до того, как сержант прикоснулся раскаленным железом к его лицу.

Он бросил горящую головню на палатку и помчался со всех ног.

Вниз, по травянистой насыпи, потом вверх по склону, в яблоневый сад. Там он наконец оглянулся, остановился, держась за нависшую ветку, и стал смотреть, как огонь охватывает палатку. Изнутри доносились крики и проклятья. Джонс, конечно, особо и не рассчитывал, что майор сгорит заживо, но хотя бы испугается. Он снова повернулся и побежал.

Через три дня после наказания Джонс был возвращен в строй, потому что армия готовилась к наступлению – ночному, что, кажется, стало уже традицией. Эти глупцы и правда верили, что бритье и клеймо на лице сломали его. Им нужны были тела, чтобы бросать их в топку войны, и тело Джонса для этого вполне годилось. Теперь все годились – иммигранты, убийцы, даже калеки. Прекрасные тому подтверждения встречались в эти дни в армии Союза сплошь и рядом.

Кипя от ярости и боли, которая не прошла, после того как зажила рана на лице, Джонс встретил приказ о наступлении тем, что украл у какого-то рядового из соседнего полка штаны непонятного цвета и облачился в них, выбросив свои клетчатые. Потом оборвал с замызганной куртки все армейские пуговицы. Денег у него не было – он проиграл все до цента. Не было и оружия – и вообще ничего, что помогло бы его опознать, – кроме клейма. Но несмотря на это, Джонс готовился к последнему побегу. Даже если бы он и смог записаться еще в какую-нибудь часть, он бы не стал этого делать. Война стала слишком жестокой. Ли выстоял против Мясника Гранта в Уайлдернессе и залил его кровью в битве при Спотсильвейни, во время которой Джонс всеми силами старался оказываться в наиболее безопасных местах, но Грант не сдавался. Тот самый майор, который назначил ему наказание, однажды сказал перед строем, что Грант шлет в Вашингтон телеграммы о своей решимости во что бы то ни стало победить в Виргинии. Главные пункты этих телеграмм напечатали все газеты Севера, чтобы укрепить дух гражданского населения, так сказал майор. Он даже кое-что процитировал: «Я намерен сражаться на этом рубеже, даже если понадобится все лето».

Что ж, пусть сражается, если хочет, но только без Салема Джонса. Сколько было можно, Джонс попользовался выгодами системы вознаграждений, но теперь мучительное испытание огнем положило этому конец. Пора пробираться на юг, и как можно скорее. Хорошо бы добраться до Южной Каролины. С каким бы удовольствием он оказался там, когда Конфедерация наконец падет, а теперь, когда военная машина Гранта запущена, это стало неизбежностью. Джонсу доставляло наслаждение представлять себе, что он может сделать с Монт-Роял и выгнавшими его людьми, после того как Каролина станет завоеванной провинцией.

Он пробежал дальше через сад, а когда снова оглянулся, то увидел, как из горящей палатки с криками выскакивают охваченные дымом люди. Джонс понял, что майор успел спастись. Это было, конечно, досадно, но он сделал все, что мог. Теперь ему следует беспокоиться о том, как проскочить через рубежи северян и конфедератов дальше на юг.

Возле соседнего с ними лагеря другого полка Джонс проскочил между двумя постами. И когда через несколько мгновений из-за облака выплыла майская луна, в двух дюймах над его правым глазом бледный луч высветил отчетливую черную букву «Д».

Дезертир.