Любовь и жизнь леди Гамильтон

В один из первых дней марта сэр Уильям вернулся домой возбужденный. Он встретил Филиппа Хакерта, придворного королевского художника, который показывал достопримечательности Неаполя двум иностранцам: Тишбейну, известному немецкому художнику, живущему в Риме, и Гёте, тайному советнику и премьер-министру Веймарского герцога. О Тишбейне Эмма слышала от бывавших в Палаццо Сессо художников, но о Гёте она не знала ничего. Сэр Уильям постарался объяснить ей значение этого человека. Он был великий поэт, автор «Страданий молодого Вертера». Его слава уже перешагнула тесные границы родины. Во время его путешествия по Италии просвещенное общество Рима приняло его с распростертыми объятиями. Тишбейн написал его портрет, и знаменитая Ангелика Кауфман предоставила в его распоряжение свой дом. Теперь его приезд в Неаполь тоже произвел сенсацию. И здесь он снискал широкую известность своей одухотворенной красотой и одержимостью идеями просвещения. Маркиз Филангиери, прославленный писатель, уделял ему особое внимание и был с ним уже на дружеской ноге. Князь Вальдек, который готовился здесь к путешествию в Далмацию и Грецию, не раз приглашал его к себе и своим положением и влиянием обеспечивал ему путь к тем кругам, которые вообще были закрыты для иностранцев. Гёте рассказал ему содержание своей стихотворной трагедии «Ифигения в Тавриде», о которой тонко образованный князь отозвался с восхищением. Сэр Уильям тоже во что бы то ни стало хотел принять Гёте в Палаццо Сесса. Нужно, чтобы поэт увидел Эмму и оценил волшебство ее очарования, ее грации, ее пения. Знаток человеческих душ и естествоиспытатель, провозвестник эллинистического идеала красоты должен был убедиться, что сэр Уильям Гамильтон владеет самым ценным из того, что есть на земле.

Так мечтал сэр Уильям. Как он был тщеславен! Он украшал себя Эммой, как жаждущая успеха женщина украшает себя взятой напрокат красотой перьев, цветов и драгоценных камней.

* * *

Блестящее общество наполняло огромные, залитые морем света залы Палаццо Сесса, когда сэр Уильям Гамильтон принимал Гёте. Он провел его по дворцу, показывая ему богатую отделку и обстановку. В угловой комнате с зеркалами поэт долго стоял у открытого окна, восхищенно вбирая в себя картины залитого лунным светом ландшафта[58].

Потом хозяин пригласил общество в большой полутемный зал, в центре которого из древнеримской курильницы поднимались от раскаленных древесных углей голубоватые язычки пламени. Трое слуг держали свечи, укрепленные на длинных стержнях. К ним подошел сэр Уильям с четвертым стержнем. Свет свечей слился со светом пламени в причудливое сияние, обрисовавшее на полу мерцающий круг.

Вдруг, словно поднявшись из-под земли, в этом кругу возникла белая фигура. Окутанная плотными покрывалами, на какое-то мгновение она оставалась неподвижной, подняв руки под длинным, свободно ниспадающим покровом. Внезапно она опустила руки, и верхний покров спал с нее. В мраморной неподвижности, обрамленная покрывалами, возникла статуя вакханки. Сверкающие рыжие волосы кольцами выбивались из-под головной повязки. С прекрасного лица насмешливо улыбались огромные голубые глаза, полные губы приоткрылись как бы для поцелуя, обнажив сверкающую слоновую кость зубов…

Быстрое движение рук, тихий шелест слетающих покрывал…

Кассандра, предсказывающая бедствие, грозящее Илиону… Мария Магдалина… Диана…

Вдруг богиня отступает, и вместо нее появляется фигура молодой девушки. Стоя на коленях перед древней греческой урной, она складывает руки для молитвы… Лицо Дианы меняется. В глазах ее — безумная жажда мести. Она бросается на девушку и закидывает ей назад голову. В занесенной над ней правой руке богини блеснул широкий клинок ножа… Медея, убивающая свою дочь. Нож выпадает из руки, дрожащие ладони матери привлекают свое дитя к груди, пытаются укрыть его невинную голову, глаза обращены к небу в беззвучной мольбе… Ниоба, защищающая свою дочь от стрел богов. Опять взлетают покрывала, скрыв группу. На мгновение воцаряется тишина. Потом как бы издалека звучит ритмичная дробь баскского барабана. Она все близится и близится, добавляется позвякивание тарелок, ритм все ускоряется. Покрывала спадают. Размахивая тамбурином, перебирая босыми ступнями, парит в воздухе танцовщица, как бы сошедшая с помпейских фресок, а вокруг нее кружит в танце изящная детская фигурка. Под длинными ниспадающими мягкими одеждами обрисовываются чистые линии рук и ног, волна волос, искрясь на свету, огибает белоснежный затылок и спадает до колышущихся бедер. Сладострастно поднимается и опускается девичья грудь. Как блестящие змейки, играют, едва касаясь земли, маленькие розовые ступни. Глаза с дразнящей улыбкой взирают вниз, на ребенка, который, вытянув руки, пытается схватить бубен.

Вдруг ликующий крик. На секунду ребенок и танцовщица застывают, как бы окаменев. Круг света гаснет. В зале становится темно. Только в центре зала голубоватое мерцание углей, от которых поднимается нежный аромат…[59]

Глава тридцать четвертая