Читаем Любовь: история в пяти фантазиях полностью

Мощное обязательство не чувствовать себя обязанным противоречит другому идеалу — партнерскому браку, который фактически требует, чтобы оба компаньона вместе работали, ухаживали за детьми и вели домашние дела. Когда все происходит не так, как предполагает каждый из партнеров, они задаются вопросом: действительно ли он/она любит меня? Марджори Хансен Шевиц, автор книги «Синдром суперженщины», признает, что даже она, утверждающая в своем произведении, что женщины на все способны, в какой-то момент представила, что если бы муж «действительно любил» ее, то заметил бы, как усердно она работала… и спешил бы к ней на помощь с неутомимой находчивостью»[129]. Однако вместо этого муж жаловался, что такие мужчины, как он, и так много всего делают, устали от жалоб женщин и вполне готовы бросить своих жен, чтобы «найти кого-то другого, кто мог бы заботиться о них». По сути, он утверждал, что если бы жена действительно его любила, то оценила бы все, что он уже сделал, и перестала бы ворчать, побуждая его делать еще больше.

Идеал Оливера и Дженни еще сильнее противоречит модели «текучей любви», предложенной социологом Энтони Гидденсом. Эта модель «предполагает равенство в эмоциональной отдаче и получении». В такой любви присутствует множество обязательств, зависящих от той «степени, до которой каждый из партнеров готов раскрыть свои интересы и потребности другому и стать уязвимым со стороны этого другого»[130]. Это предполагает еще большие требования в сравнении с обязанностями, которые возлагали друг на друга влюбленные XIX века: любовь здесь должна не только раскрывать личность, но и в качестве собственного «первого приоритета» выступать в качестве «саморазвития». Гидденс в работе конца 1980‐х годов называл это «чистой любовью», полагая, что она начинает характеризовать — и должна это делать, учитывая акцент, который в эпоху модерна делается на автономии и индивидуальности, — любовную жизнь молодых людей того времени. Такая любовь не обязательно моногамна — скорее, она зависит от признания партнерами, «„вплоть до дальнейшего уведомления“, что каждый приобретает из этих отношений выгоду, достаточную для того, чтобы считать их продолжение стоящим делом».

Гидденс признает, что партнер, получивший подобное «дальнейшее уведомление», может испытывать страдание, — и это почти наверняка произойдет. Даже в преданных друг другу отношениях, допускает Гидденс, царит беспокойство, в них всегда возникает вопрос: «Действительно ли она любит меня — или же я люблю ее больше?» Тем не менее Гидденс, похоже, вполне уверен, что идеал возможен: вся штука заключается в том, чтобы достичь равновесия между автономией и зависимостью. Однако, как показали последующие исследования, взаимность и обоюдность не обязательно являются идеалом для многих современных пар даже в западных обществах вне зависимости от возраста, классовой принадлежности, сексуальной ориентации, политических убеждений, религиозных верований, широты социальных связей и многих других факторов. И даже когда слияние душ является идеалом, реальность «пережитого опыта» редко ему соответствует[131].

Популярный философ Ален де Боттон в одной опубликованной несколько лет назад и вызвавшей масштабную дискуссию статье попытался утешить разочаровавшиеся пары, в чьих отношениях отсутствует слияние душ (не говоря уже о романтике), показав, что сама возможность этого довольно низка. По утверждению де Боттона, необходимо отказаться от представления «о том, что существует совершенное существо, которое может удовлетворить все наши потребности и предупредить каждое наше желание. На смену романтическому взгляду должно прийти трагическое — а порой и комическое — осознание того, что любой человек способен нас расстраивать, злить, раздражать, сводить с ума и разочаровывать, а мы делаем то же самое в ответ, причем без всякого злого умысла». Здесь перед нами появляется нечто противоположное слиянию в любви: это попытка искоренить фантазию о любви — а возможно, и любые фантазии в принципе, — не предлагая иной альтернативы, кроме того, что наш партнер «не совсем уж плохой человек»[132].

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги