Какими бы ни были частные обстоятельства несчастий, постигших их дом, Раффаэлла была не единственной женщиной, искавшей романтические отношения вне его стен. Пьетро Кардинали был звездой цирка, который славился захватывающими представлениями и артистами, выступавшими в обтягивающей тело одежде. За здоровье Пьетро произносились тосты во многих состоятельных семьях тех городов, где гастролировал цирк. Некоторые женщины влюблялись в циркача и считали, что их любовь взаимна, — по крайней мере, именно об этом они (в основном под вымышленными именами) сообщали в письмах, где изливали свои чувства. Должно быть, эти письма имели определенное значение для Кардинали, поскольку он хранил их в запертом сундуке — возможно, из сентиментальных чувств, хотя не исключено, что и как основание для шантажа. Женщинам же все это давало возможность «примерить» и исследовать чувства, на которые обычно налагалось табу.
Одна из любовниц Кардинали — явно в ответ на то, что он разорвал их отношения, — писала: «Любимый Пьетро, я знаю, что тебя любили многие женщины, но не может быть, чтобы кто-то из них мог любить тебя больше, чем я». А вот что писала циркачу другая женщина: «Моя дражайшая любовь! Наконец спустя тринадцать дней я получила твое письмо… Ты знаешь, как сильно я тебя люблю, и, конечно же, должен знать, что отсутствие новостей от тебя [то есть ответного письма] для меня смерти подобно». Еще одна женщина отправила Кардинали 36 писем — надеясь на вечную любовь, она вообразила: «Бог осчастливит нас священными узами, чтобы никогда больше мы не разлучались до самой смерти. Я всегда буду верна тебе. Скажи мне, любовь моя, что ты любишь меня, что ты всегда останешься таким же». За этим пассажем следует минутное сомнение: «Могу ли я верить твоим обещаниям? Ради всего святого, скажи мне правду». Вскоре Кардинали попросил у этой женщины денег, однако она не решилась пойти ему навстречу. Ее упреки, звучащие после того, как он перестал ей отвечать, как будто списаны из стихов о любви-одержимости, сочиненных трубадурами несколькими столетиями ранее: «Что плохого я когда-либо делала, что ты так со мной обращаешься? Если бы ты любил по-настоящему, ты бы так не поступал, ведь ты всегда клялся любить меня вечно».
В современном западном мире найдется не много женщин, которых настолько опекают родители, что они не могут встречаться с разными мужчинами, заводить несколько романов, расставаться, страдать и жить дальше. Несчастливые браки можно расторгнуть, не проблема и найти новых друзей или партнеров. В новых условиях брак Лотты с Альбертом вряд ли стал бы препятствием для любви, ведь она могла развестись и выйти замуж за Вертера, да и Поль не стал бы долго тосковать по Виргинии, которая отказалась сбросить одежду, чтобы спастись. Фантазия о том, что «если бы я действительно любил, я был бы одержим им/ею» или «если бы он/она действительно любил/любила меня, то он/она был/была бы одержим/одержима мной», может показаться пережитком прошлого.
Тем не менее разрыв романтических отношений остается весьма распространенной причиной для попыток самоубийства. В одном недавнем исследовании, пусть и без страстных формулировок, характерных для языка Гёте, делается вывод, что чем больше преданы и увлечены партнеры, находящиеся в романтических отношениях, тем выше вероятность того, что в случае, если их отношения распадутся, они впадут в депрессию и попытаются покончить с собой[176]
. Некоторые ученые, специализирующиеся на химии мозга, сравнивают насыщенную романтическую любовь со злоупотреблением психоактивными веществами: и то и другое вызывает привыкание, в обоих случаях мы сталкиваемся с «путями вознаграждения» мозга. «Наиболее характерна ситуация, когда влюбленный одержимо думает о любимой»[177]. В фокусе авторов исследования оказываются методы излечения от любовной зависимости, которые напоминают средства, предложенные Галеном около двух тысяч лет назад, — они советуют отвлечься различными способами наподобие дела по душе, занятий спортом, хобби и т. д. Если же кое-кто не стремится к исцелению — как Бесс Горник, после смерти мужа проводившая все свое время на диване, как Вертер, предстающий одержимым в своих письмах, как Бернарт де Вентадорн, наслаждавшийся болью неразделенной любви, или как Пенелопа, проливавшая слезы на протяжении двадцати лет, — то необходимо отметить, что их безумию, возможно, тоже присущ собственный метод, оказывающийся такой же системой вознаграждения мозга.