Любовь к трем цукербринам

Поп-ап, однако, появился не на самом экра-

не телевизора, а прямо в воздухе перед ним —

отчего несколько нарушилась историческая до-

стоверность танкового ангара.

Кеша в очередной раз подивился, как гладко

и неприметно профессионалы культуры подво-

дят разговор к точкам контекстной прокачки.

Но на то они, собственно, и интеллектуалы...

Или это не Гузка, а он сам? Он ведь только что

вспоминал про «Чайковского»...

Пошел фрагмент сериала: штормовое море,

внешняя палуба радужной подводной лодки,

мужественный выступ ракетного отсека, похо-

жий на огромный гульфик... Крепкой раскоря-

кой замерший у ограждения боцман затянулся

последний раз сигаретой, сморщил обветрен-

ный булыжник лица и бросил невидимому за

спиной партнеру суровое:

— Ну люблю, люблю...

Лубрикативный баритон тут же запел аутен-

тичный древний шлягер из «Чайковского»:

«Глубиной своего погруженья я любовь изме-

ряю твою...»

Сериал, как утверждалось, был настоян на

золотых крупицах сохранившегося русского

гей-фольклора — и передавал быт эпохи с пре-

дельной точностью. Но к тому моменту, когда

камеру захлестнула символическая пена, Кеша

уже исключил из зоны осознаваемого и Гузку, и

промо-ролик. Он пошел по ангару мимо стоя-

щих в боксах танков, обдумывая предстоящий

выезд.

Легкие танки, которые Кеша когда-то кол-

лекционировал, все были разбиты и сожжены: в

боксах чернели их обгорелые каркасы, чуть по-

ванивающие соляркой и гарью. Тратиться на ре-

монт не хотелось, а внутриигровой валюты, за-

работанной в боях, у Кеши в последнее время

хватало только на снаряды. И то на обычные —

за голду, пробивающую все на свете, нужно

было отдавать шэринг пойнте.

На ходу оставались две машины — тюнинго-

ванная «Пантера» с длинной скорострельной

пушкой и тяжелый «Ягдтигр» с толстенной ло-

бовой броней. Этих двух агрегатов, собственно,

было достаточно: на «Ягдтигре» Кеша ездил

бомбить, а на «Пантере» — катался для души.

В «Пантере» было припасено несколько все-

пробивающих голдовых снарядов — на случай,

если сердце попросит. Лезть в групповуху Кеша

сегодня не хотел — возможно, после коммента-

риев Гузки. Хотелось чего-то интимного, ка-

мерного и недорогого.

Кеша залез в «Пантеру» (он любил мускули-

стую пружинистость, появлявшуюся у его тела,

когда оно карабкалось по броне), взялся за руч-

ки управления, пару раз кивнул распускаю-

щимся спискам игровых меню — и выехал на

поле под Прохоровкой.

Остановившись на невысоком пригорке, от-

куда открывался хороший обзор окрестных

холмов, он стал ждать, не зайдет ли кто в его ин-

дивидуальную вселенную обменяться болван-

ками. Обычно желающие находились минут за

десять. Прошло целых пятнадцать, но никто так

и не нарисовался.

Кеша высунулся из люка и поглядел по сто-

ронам.

Июльский вечер был хорош до дрожи. Про-

гретый воздух нес в себе ароматы тысячи неиз-

вестных трав. Склоняющееся к закату красное

солнце грело так нежно и ласково, как умеют

только старые звезды (солнце, понял вдруг

Кеша, каждый вечер становится большим и

красным, как бы репетируя будущую старость и

смерть). Живые голоса мира, долетавшие до

Кешиных ушей, казались странными — Кеша

не знал даже, насекомые это или птицы.

Не выдержав, он вылез из танка, спрыгнул в

траву и пошел в поле. Вокруг не было ни души —

только несколько крошечных птиц чертили вы-

сокие круги в небе. Стрелять уже не хотелось.

Вечер был грандиозен, прекрасен — словно

Кеша оказался перед багровыми и желтыми ви-

тражами древнего храма, бывшего одновремен-

но всем миром. Не верилось, что красота, тро-

гающая сердце за такие струны, про которые

Кеша даже не знал, возникла просто как фон к

случайной танковой битве.

Тут был какой-то подвох. И Кеша, уже по-

нимая, в чем дело, пошел прямо в закат. Он

знал, что сейчас произойдет — и не пытался бо-

роться.

Время от времени цукербрины просвечива-

ют каждую душу. Прятаться бесполезно. Лучше

всего доверчиво шагнуть им навстречу.

Над горизонтом сверкнуло, и Кеше показа-

лось, что к нему повернулись три ослепитель-

ных лица. В их огненные глаза можно было

смотреть — но у Кеши такого желания не поя-

вилось. Ему просто сделалось хорошо и легко.

Все ноши, кресты и хомуты, наброшенные на

него судьбою, вдруг стали невесомыми.

Он ничего на самом деле не тащит на своем

горбу, понял он — в какой уже раз понял!

Весь мир придуман специально для него. Но

люди так устроены, что для правильного мета-

болизма души они должны таиться и трепетать,

как делали это миллионы лет, поедая падаль в

темных пещерах. Жизнь человека не должна

быть слишком легкой, потому что он научится

находить в любом комфорте положенную кар-

мой муку, и чем мягче будет перина, тем силь-

нее станет впиваться в бок закатившаяся под

нее горошина.

В самой счастливой судьбе должны быть

боль и мрак — точно так же как внутри у пре-

краснейшей женщины должен быть кишечник.

И все равно существование — это счастье, бес-

ценный дар, поцелуй вечной весны. А сейчас

самый источник счастья, не отрываясь, смотрел

в его душу тремя парами глаз.

Ке чувствовал заливающую его любовь. Он

знал, что ничего, совсем ничего нельзя утаить

от этого света. Он и не хотел таиться. Свету

было известно — вины на нем нет: он просто