Любовь на острове чертей (сборник)

Очень скоро, всего за какие-нибудь десять-пятнадцать лет, выяснилось, что книжки эти не нужны ни хозяевам, ни их детям. Всё тут было другим и по-другому, опыт и нравственные идеалы, проповедуемые в привезенных книгах, стушёвывались до нуля, после знакомства с мемуарами сбежавших на Запад советских деятелей разного масштаба и поля действия. Дети поголовно перешли на иврит и с плохо скрываемым презрением посматривали на тарабарщину, непонятно для чего привезенную из-за двух морей. В итоге громадное количество книг пропадало самым бесхозным образом. На этих-то пустынных и сочных лугах Гена выпасал табуны своего любопытства.

Все свободное время от чтения время, Гена проводил на улице. Как бы назло полному отсутствию постоянных занятий, он был занят с утра до вечера, катаясь по району словно свежий, подрумяненный колобок. Забот хватало: тут подшутить, там подъелозить, здесь поправить, туда передать. Набегавшись, он покупал в лавочке плитку молочного шоколада и съедал ее, урча и чавкая, еле успевая сдернуть трескучую серебряную шкурку.

— Счастливое детство, — скажете вы. И ошибётесь. С гораздо большим удовольствием Гена проглотил бы нормальный домашний обед, приготовленный заботливой рукой матери или, на худой конец, суровой — отца. Увы, этих невинных услад он был лишен практически начисто. Отец, зубной техник Тетельбойм, с самого утра и до глубокой ночи ворочал чужие челюсти в своём протезном кабинете. Деньги за это он взимал не малые, но какое дело до текущего родительского счета голодному одинокому ребёнку!

Честно говоря, зубной техник Тетельбойм вовсе не являлся зубным техником. Истинным его призванием, а заодно и профессией был ремонт автомобилей. В Делятине призвание приносило солидный доход, настолько солидный, что деньги, зарабатываемые женой — педикюршей в салоне на улице Ленина — он оставлял ей «на конфеты». Софа была большой сладкоежкой; «на конфеты» улетала не только её зарплата вместе с чаевыми, но и немалая часть доходов мужа. Впрочем, что теперь говорить об этом. Закатилось, уплыло золотое времечко, непорочные деньки девственной советской власти.

Вместе с открытием визы на постоянное место жительства открылась и новая страница в жизни семейства Тетельбойм. Лучшая ли, худшая — история всё расставит на свои места. Мнения участников и персонажей ей мало интересны — у этой дамы свой ход мысли и свои критерии. Но всё же, ради столь взыскуемой нами объективности, необходимо заметить, что в Израиле, особенно поначалу, Тетельбойм страдал, и страдал по-настоящему.

Через две недели после прибытия, отдышавшись и распаковав чемоданы, Тетельбойм ринулся на поиски работы. Мест оказалось навалом — в промышленной зоне Реховота, словно насмехаясь над законами конкуренции, успешно сосуществовали десятки небольших гаражей и ремонтных мастерских. Рабочие руки требовались всем — правда, компенсация за их использование предлагалась весьма незначительная, примерно в размере тех сумм, которые Софа в Делятине распускала по кондитерским. Делать, однако, было нечего, и Тетельбойм, покрутив носом, впрягся в работу.

Вскоре выяснилось, насколько правы оказались политические обозреватели московского телевидения, живописуя в стихах и красках тяжёлую долю пролетариата на Западе. Пахать приходилось от звонка до звонка, и не просто пахать, а с оттягом, поскольку хозяин, то есть работодатель, вкалывал у соседнего стапеля, и провести его одним из наработанных в делятинском автосервисе трюков было невозможно. Через месяц каторжного труда, сопоставив моральный ущерб с полученной суммой, Тетельбойм решил сменить профессию.

Простор перед ним открывался необозримый — надо было лишь выбрать, что посармачней и почище. Обследовав доски объявлений, поговорив со старожилами и наведавшись в несколько частных бюро по трудоустройству, Тетельбойм с легким сердцем заказал из родных краёв диплом зубного техника. Не фальшивый — упаси Б-г — а подлинный, на фирменном бланке, с подписями и печатями. Воистину — нет большей радости, чем избавление от сомнений!

Пока расторопные друзья и бывшие коллеги организовывали необходимые бумажки, Тетельбойм поступил в обучение к настоящему зубному технику, родом из Дрогобыча. Техник жил в Израиле уже лет двадцать, неплохо притерпелся к аборигенам и ваял протезы направо и налево, не взирая на фининспектора и прочие условности налогообложения.

За науку он отгрёб у Тетельбойма солидный кус, но кое-чему обучил. В частности, как в обход законов и правил устанавливать протезы самостоятельно, минуя зубных врачей. Брал он за это куда меньше, чем жирующие на людском горе грабители в белых халатах, и клиент пер косяком, оставляя в сетях шекели, блестящие, словно рыбья чешуя. Когда подоспел диплом, бывший авторемонтник шуровал во рту у клиентов с той же расторопностью, с какой чистил карбюраторы в незабвенных «Жигулях».

Ах, «Жигули»! И что это была за машина, не автосредство, а золотое дно, неизбывный источник свежих, хрустящих дензнаков. И кто тебя выдумал, кто выпустил на дорогу, нескончаемый праздник, рог изобилия о четырёх колёсах!