Любовь, опрокинувшая троны

«И ту первое преблагий Бог прослави угодника своего: снискаюше убо гроба его святителие и боляре немогуще обрести и желаемое ими многоцелебное тело узрели, и на многи часы труждающеся и потящеся стесняеми многою мыслию напщующе, яко аще некто боголюбивый прозрев пренесение хотящее быти от Углеча граде и не хотя лишитися таковаго сокровища, на ино место сокровение преложи, или паки мняше яко недостойни суще таковое желание получити, и сего ради обратившеся ко Господу, нача умильно молити богатодавца Бога, да таковое покажет им безценное сокровище, и нача молебны пети и всемирно молили. И во время святаго того пения внезапу узревше из десныя страны яко дым исходящ дыхание благовоние, и от неначаемыя радости начата копали место оно и абие обретше некрадомое сокровище многобогатый гроб, вместивший тело блаженнаго царевича» («Рукопись Филарета»).

Понятно, что при наличии склепа добывать «нетленные мощи» посланцам Шуйского было бы намного проще, митрополит и князья обошлись бы без театральных представлений.

Таким образом выходит:

1) Царица не отнеслась к убитому мальчику как к царевичу.

2) По «царевичу» не делалось поминальных вкладов (как минимум до ХХ века).

3) «Царевича» поленились хоронить.

4) Добавим сюда откровенно прохладное отношение комиссии к самому убийству (все понимали, что убит не царевич, но вслух не говорили).

5) И более поздние показания Богдана Бельского, утверждавшего, что именно он еще до покушения увез царевича из Углича.

По сумме обстоятельств напрашивается вывод, что в Угличе жил вовсе не царевич, а его двойник.

Могло такое быть? Очень даже вероятно! Ведь главным недоброжелателем царевича был царь Федор Иванович, сославший младшего братика в Углич и приказавший исключить его имя из молебнов «за здравие».

Государь – это не конюший Годунов или князь Шуйский, ему строить заговоры не требуется. Он простым росчерком пера мог постричь братика в монахи или сослать туда, откуда гарантированно нет возврата. Единственное спасение от «тирании монарха» в подобных обстоятельствах – это спрятать ребенка, вывезти в безопасное, недоступное для «власти» место. Похоже, именно так Нагие и поступили.

Однако 15 мая 1591 года в Угличе случился некий «форсмажор», поставивший авантюру на грань провала – и братьям пришлось лихорадочно заметать следы и убирать свидетелей.

Получилось несколько коряво, но своей цели они добились. Настоящего сына Ивана Грозного искать никто не стал.

* * *

Был ли явившийся к Адаму Вишневецкому паренек истинным царевичем Дмитрием?

Лучше всего доказательства подлинности сына Ивана Грозного сформулировал продажный до мозга костей и насквозь циничный французский наемник Яков Маржерет, успевший и повоевать с царевичем Дмитрием, и побывать его телохранителем. Француз опирается на два неоспоримых постулата:

1) Только абсолютно уверенный в своем происхождении человек, обладающий безупречными доказательствами своих прав и родовитости, способен вторгнуться в страну, управляемую своим врагом, не имея ни армии, ни чьей-либо заметной поддержки.

2) Только абсолютно уверенный в своем происхождении человек станет спокойно встречаться со многими своими родственниками, знающими царевича с детства, и десятками слуг, видевшими царевича ребенком.

На самом деле, природа словно специально позаботилась о приметной внешности младшего сына Ивана Грозного: низкорослый, рыжий, с двумя большущими бородавками на лице и руками разной длины. Трудно ошибиться! Как раз поэтому Дмитрия Ивановича всегда и везде уверенно узнавали – даже спустя много лет после короткой встречи или взгляда издалека.

Царевич Дмитрий вступил на территорию России всего лишь с несколькими сотнями казаков, не смог выиграть ни единого сражения, не захватил ни единого города. Все успехи, им достигнутые, сводятся только к одному обстоятельству: надежным доказательствам его происхождения!

Приведем один конкретный пример.

В 1605 году боярин Басманов получил приказ о своем подчинении князю Телятевскому.