Любовь по-санкюлотски

«Только что меня допрашивали эти члены Революционного трибунала. Они задали мне только один вопрос: участвовал ли я в заговоре против Революции? Какое издевательство! Разве можно так оскорблять самые чистые республиканские чувства! Я знаю, что меня ожидает. Прощай, моя Лолотта., мой зайчик; я прощаюсь с твоим отцом. Мой случай — пример варварства и людской неблагодарности. Последние мгновения моей жизни не принесут тебе позора. Ты видишь, мои опасения были обоснованнымиу предчувствия оказались правильными. Я женился на женщине божественной чистоты; думаю у я был хорошим мужем, хорошим сыном, я мог бы стать хорошим отцом. Я уношу с собой уважение и сожаление обо всех истинных республиканцах, обо всех людях, о добродетели и о свободе. Я умираю в тридцать четыре года, но это удивительно, что я смог за пять лет пережить столько опасностей Революции, не погибнув, и что я до сих пор еще существую и спокойно кладу мою голову на подушку из всех написанных мною трудов…

О! Дорогая Люсиль! Я был рожден для того, чтобы сочинять стихи, чтобы защищать несчастных, чтобы сделать тебя счастливой, чтобы основать с тобой, твоей матерью, моим отцом и несколькими нашими близкими друзьями нечто подобное Отаити. Я мечтал о Республике, которой все будут восторгаться. Я не мог даже представить, что люди могут быть столь жестокими и несправедливыми. Кто бы мог подумать, что некоторые шутки в статьях моих по поводу коллег смогут заставить напрочь позабыть о моих заслугах.

Мы сможем унести с собой ощущение того, что мы погибаем как последние республиканцы! Милая моя, жизнь моя, которую я потерял, едва нас разлучили, прости меня за то, что я занимаюсь тем, что напоминаю о себе. Я должен был бы сделать так, чтобы ты поскорее меня забыла. Моя Люсиль, моя добрая Лулу, моя Каьианская курочка, заклинаю тебя, не оставайся больше на ветке, не призывай меня больше своим пением: оно дойдет до меня в могиле и разорвет мое сердце. Живи для нашего малыша, живи для моего Горация, расскажи ему обо мне. Скажи ему, хотя он не сможет сейчас это услышать, что я очень любил бы его! Пусть меня казнят, я верю, что Бог есть. О, Люсиль, о, Анетт, настанет день, и мы встретимся. Разве для такого чувствительного человека, каким был я, смерть, избавляющая от необходимости быть свидетелем стольких преступлений, может быть горем? Прощай же, моя Лулу, жизнь моя, душа моя, божественное создание, сошедшее на землю! Я оставляю тебе добрых друзей, все то, что есть в людях добродетельного и чувственного. Прощайте, Гораций, Анетт, Адель! Прощай, отец! Я чувствую, как уходит от меня берег моей жизни. Я вижу Люсиль! Я вижу мою любимую, мою Люсиль. Мои связанные руки обнимают тебя, и разлученная с телом голова моя продолжает глядеть на тебя своими умирающими глазами…»