Тальен и его приспешники были очень этому удивлены. Кто же это посмел так шутить над ними в самый разгар террора?
— Это женщина, — сказал Шодрон-Руссо, второй комиссар.
— Ее имя? — спросил Тальен.
— Некая гражданка Кабаррю.
Да, это действительно была Терезия, которая со всей своей беззаботностью двадцатилетней женщины и присущей ей смелостью просила за одну из своих подружек.
Тальен, по природе своей большой волокита, знал о любовной репутации бывшей маркизы. А посему он немедленно вызвал ее к себе.
Через два часа слегка обеспокоенная Терезия прибыла в Комитет управления. Войдя в кабинет человека, державшего в страхе весь Бордо, она не смогла удержаться от удивленного восклицания. Тальен тоже узнал ее и улыбнулся.
— Мне кажется, что мы уже встречались, — сказал он.
— Мне тоже так кажется, — ответила молодая женщина, вдруг сразу же успокоившись.
И тогда комиссар проявил себя очень предприимчивым, а поскольку Терезия была не из тех женщин, которые упускают случай завести себе нового любовника, все получилось просто великолепно.
Спустя час после этого приема, во время которого «крану теплой воды» не было необходимости прилагать больших усилий для демонстрации своего красноречия, Терезия вернулась домой, добившись удовлетворения по всем статьям. Ибо Тальен и вправду пообещал ей снять печати с жилища госпожи Буайе-Фонфред.
Довольный тем, что познакомился со столь красивой женщиной, Тальен встретился с Терезией на другой же день, но в более удобном, нежели кабинет представителя Конвента, месте. В последующие дни он каждый вечер проводил с ней, забывая на некоторое время о существовании Робеспьера, Конвента, гильотины и даже единой и неделимой Республики…
Увы! Как точно отмечает народная мудрость, счастливые всегда ревнивы. Однажды некий доносчик написал в Комитет общественного спасения:
«Доводим до вашего сведения, что некто Тальен, представитель народа, поддерживает интимную связь с некоей Кабаррю, бывшей женой бывшего дворянина Фонтенеля
Знал ли об этом доносе Тальен? Безусловно, знал, ибо у него были в Париже свои осведомители. Опасаясь того, что его отзовут, он стал тщательно скрывать свою связь, и все было подумали, что любовники разошлись.
Но положение дел внезапно резко изменилось: декабрьским вечером молодую женщину на улице остановили жандармы и потребовали от нее предъявить регистрационную карточку, которую должен был иметь при себе всякий добрый гражданин. Не имевшую этого драгоценного документа Терезию отвели в форт А и посадили в камеру.
На этот раз Тальен был вынужден публично выказать свои чувства…
Едва за Терезией захлопнулась дверь камеры, куда агенты Комитета управления впихнули ее без всяких церемоний, она написала записку своему возлюбленному.
Охранник, которому она вручила эту записку, был очарован красотой своей пленницы и незамедлительно доставил ее послание комиссару Конвента.
Спустя час, сидя в своем кабинете в Доме Народа, Тальен уже читал это послание. Оно его очень огорчило, поскольку он понял, что назревал скандал. И поэтому решил разыгрывать комедию, которая, впрочем, никого не ввела в заблуждение.
— Не знаю, что хочет от меня эта женщина, — сказал он своим сотрудникам. — Но полагаю, мне следует увидеться с ней.
И надев свой длиннополый плащ из грубой синей ткани, украшенный трехцветной лентой, надвинув на глаза шляпу военного образца с султаном наверху, он застегнул пояс с подвешенной к нему саблей и отправился в сопровождении двух жандармов в крепость.
В форте А к ним присоединился надзиратель с ключами, открывший им дверь камеры, в которой находилась Терезия.
Увидев Тальена, Терезия с облегчением вздохнула. Но комиссар спросил ее, нахмурив брови:
— Ты хотела меня видеть, гражданка?
Терезия быстро сообразила и ответила в том же тоне:
— Да, гражданин, для того, чтобы оправдаться… Поскольку нельзя ставить под подозрение мою гражданскую позицию. Кроме того, я хочу дать тебе показания…
Тальен повернулся к своим спутникам:
— Оставьте нас, я хочу выслушать эту женщину.
Жандармы и надзиратель вышли, оставив любовников в камере одних.
Спустя четверть часа эти ожидавшие в коридоре мужчины, удивленные тем, что из камеры не слышно голосов, приникли ухом к двери. То, что они услышали, очень мало напоминало допрос.