Ламартин придерживается того же мнения, говоря в свойственном ему стиле: «Это одна из тех женщин, очарование которых безгранично, а естество служит, как у Клеопатры или же Теодоры, тому, чтобы подчинять себе тех, кому подчиняется мир, и для того, чтобы быть тираном душ тиранов…»[228]
Прюдом столь же категоричен в суждениях: «Она (Терезия) смогла смягчить жестокость своего будущего мужа. Так же почти, как приручают молодого тигра, она сумела искусно отучить его от кровных инстинктов»[229]
.И наконец, Флейшманн в свою очередь пишет: «Благодаря Терезии эшафот смог отдохнуть, жажда голов стала менее интенсивной, в Бордо воцарилось милосердие. На высокой и красивой груди Терезии Гальен позабыл про задачу, поставленную перед ним Комитетом общественного спасения. Любовь заставила его пренебречь политикой»[230]
.Остановив работу гильотины, Терезия вознамерилась облегчить жизнь тех бедняг, которые гнили в тюрьмах. Как-то вечером, когда Тальен переводил дух после очередной любовной схватки, во время которой она превзошла саму себя, молодая женщина завела речь в защиту заключенных.
Измученный сладострастием, комиссар Конвента пообещал что-то для них сделать. Спустя пять дней во время заседания, посвященного вступлению в должность комиссара нового Комитета управления, он произнес речь, очень удивившую его друзей:
— Режим тюрем, — сказал он, — отныне будет лишен никому не нужной жесткости, родные и друзья заключенных смогут дать им все те утешения и всю ту нежность, которые требуют естество и гуманность.
С тех пор жизнь заключенных форта А стала менее тягостной. Зная о том, что изменению режима их содержания они обязаны Терезии Кабаррю, заключенные воздали ей должное. Один из них сочинил даже несколько вольные слова на мотив «Карманьолы», куплет которой я вам привожу:
Ничто не могло доставить Терезии большего удовольствия, чем это любовное обещание…
Глава 31
Тальен ниспровергает Робеспьера из-за любви к Терезии Кабаррю
9 термидора — самый счастливый день моей жизни, поскольку я смогла приложить свою слабую руку к разрушению гильотины.
За несколько месяцев Тальен потерял всякий интерес к судьбе Революции в Бордо и все свое время посвятил служению восхитительному телу Терезии.
В пять часов вечера комиссар Конвента стремительно покидал свой кабинет с таким озабоченным видом и с нахмуренными бровями, что можно было предположить, что он направляется на заседание Военного трибунала. Но на самом-то деле шел он в гостиницу «Франклин», где бывшая маркиза ожидала его, лежа голой на кровати.
Их любовные забавы продолжались иногда по пять-шесть часов кряду. «Терезия, — пишет Арсен Прива, — обладала настолько бурным темпераментом, что ей требовалось, чтобы она была доведена до бессознательного состояния, до обморока для того, чтобы она смогла стать счастливой. Очень часто для того, чтобы привести ее в это состояние, одного мужчины ей было вовсе не достаточно. И тогда она обращалась за любезностью к соседу, гостю или прохожему…
Тальен, надо полагать, не терпел ничьей помощи в этой области. Он старался все сделать сам. И гордость заставляла его подчас совершать подвиги, достойные героев античного мира. После таких любовных игр, комбинации которых с каждым разом становились все более продуманными и сложными, этот отчаянный любовник в изнурении отваливался на край кровати, запыхавшийся, обессиленный, с потухшим взором. Тогда Терезия Кабаррю испускала боевой клич и ногами, ногтями, зубами старалась растормошить этого члена Конвента.
Увы! Часто случалось так, что после восьмого или девятого захода этой пылкой молодой женщине очень долго приходилось приводить в боевое состояние своего партнера. Тогда она начинала злиться, в горячечном любовном бреду угрожать ему, что велит соорудить маленькую гильотину для того, чтобы отрубить на ней немощный член любовника…