Он умылся в чем-то наподобие раковины, держа ее в руке, почистил зубы, сплюнув несколько раз на пол нам под ноги, не обращая на нас ни малейшего внимания, ну точь-в-точь как Потемкин, который, как известно, не утруждаясь повернуть головы, не предупреждая и ничего не говоря, плевал в лицо тем, кто стоял перед ним.
Закончив эту церемонию, Робеспьер продолжал молчать… Он оставался стоять и по-прежнему не предлагал нам сесть… Никогда ранее я не видел лица более бесстрастного, чем у него, ни в застывшем мраморе статуй, ни на лицах уже усопших людей…
Вот какой была наша встреча с Робеспьером. Я не могу назвать это свиданием, поскольку он не раскрыл рта; он только поджимал свои и без того тонкие губы, под которыми я заметил что-то вроде желчной пены, что меня ничуть не успокоило»[237]
.После такой встречи вряд ли Тальен мог чувствовать себя спокойно. Скорее наоборот…
Но бывший проконсул дрожал не только за свою жизнь. Он с тревогой думал и о Терезии, находившейся в еще большей, чем он, опасности. С той поры, как Робеспьер протащил через Конвент этот ужасный закон Прериаля, гильотина работала безостановочно…
С помощью своей матери, проживавшей в Марэ, Тальен смог снять мансарду в доме номер 17 по улице Перль, в двух шагах от тюрьмы «Петит Форс». Оттуда он надеялся увидеть свою возлюбленную, когда заключенных выводили на прогулку.
Увы! Стены тюрьмы были слишком высокими, и увидеть ее он не мог. Однако же ему удалось навести мосты: через одного из охранников он смог передать Терезии, что он помнит о ней. Действительно, несмотря на то что сам он был под подозрением, Тальен прилагал все силы к тому, чтобы освободить ее до того, как она предстанет перед Революционным трибуналом.
Явка на суд, и он прекрасно это знал, означала смертный приговор. После суда не было ничего: ни следствия, ни допросов, ни заседаний суда.
Фукье-Тенвиль, полновластный хозяин Трибунала, как-то, забавы ради, подсчитал, что он мог бы, если все будет идти нормально, отправлять на эшафот по шестьдесят человек в час…
Однако же те политические деятели, к которым Тальен обращался за помощью, чтобы спасти свою подружку, сами жили в постоянном страхе быть арестованными; все, осуждая на словах диктатуру Робеспьера, отделывались обещаниями. А дни шли…
Террор достиг своей кульминационной точки. Упавший духом бывший проконсул начал уже было впадать в обычную свою вялость, как вечером 7 термидора он нашел просунутую под дверь записку, которую Терезии удалось ему передать:
«„Форс“, 7 термидора.
Я только что виделась с администратором полиции; он приходил сообщить мне, что завтра я буду вызвана в Трибунал, иными словами, отправлена на эшафот. Это мало похоже на сон, который я видела этой ночью. Мне приснилось, что Робеспьера больше нет, что двери тюрем открыты. Но из-за вашей трусости вскоре во Франции не будет ни одного человека, кто мог бы сделать мой сон реальностью»[238]
.Эта записка была пощечиной Тальену. Снести обвинение в трусости он, естественно, не мог и поэтому решил доказать своей любовнице, на что он способен. Времени для принятия необходимых мер у него больше не было. Через день, максимум через два Терезия должна была быть приговорена к смерти и отправлена на гильотину. Надо было помешать этой казни.
Но как?
Только уничтожив человека, который на протяжении многих месяцев руководил бойней и заливал улицы столицы потоками крови. Того, кто звался Неподкупным…
Тальен взял перо и написал: «Проявите столько же осторожности, сколько я проявлю отваги, и будьте спокойны». После этого он помчался к тюремщику «Петит Форс», чтобы переправить эту записку Терезии. Затем тайно встретился с несколькими членами Конвента, разделявшими его взгляды и также питавшими ненависть к диктатору, и призвал их к восстанию.
— Надо освободиться от этого тирана! — сказал он им. — Если вы поможете мне, мы вскоре вздохнем свободно.
На другой день, 8 термидора, когда Робеспьер с трибуны Конвента потребовал произвести чистку Комитета общественной безопасности и Комитета общественного спасения, пригрозив отправить на гильотину всех, кто не думал так же, как он, Тальен с помощью Фуше готовился к решающей схватке.
И она состоялась 9 термидора…
Тальен прибыл в Собрание с таким решительным выражением на лице, которого никто у него раньше не видел. Его воодушевлял образ Терезии, которую вот-вот должны были привести на суд к Фукье-Тенвилю. Встретив Гупилло де Монтегю, он сказал:
— Пойдем со мной, ты станешь свидетелем триумфа Друзей свободы: сегодня вечером с Робеспьером будет покончено!