Любовь по-санкюлотски

Защитники добродетели Робеспьера, как мы уже указывали, были не менее категоричны в своих утверждениях[96]. Но если обвинители не предоставляют — и не без причины — никаких доказательств в подтверждение своих обвинений, то и защитники располагают лишь одним, весьма слабым аргументом.

Они утверждают, что связь Элеоноры с Максимилианом не могла существовать по причине расположения комнат в квартире Дюпле: для того, чтобы попасть из комнаты девушки в комнату Робеспьера, надо было пройти через комнату, где спали ее родители.

Только человек, никогда не знавший любви, может поверить в то, что такое ничтожное препятствие могло бы остановить влюбленных…

«Да, конечно, — отвечают некоторые, — но дошедшие до нас свидетельства о благочестии и целомудрии Робеспьера находятся в полном противоречии с подобным положением вещей».

Какое благочестие, какое целомудрие?

Мы же знаем, что в Аррасе в свои молодые годы Максимилиан волочился за красотками, а после октябрьских событий завел себе любовницу[97]. Так что те, кто говорит, что он умер девственником, пересказывают какую-то сказку.

Ну так что же из всего этого следует?

Мы полагаем, что Робеспьер все-таки был любовником Элеоноры и считался чуть ли не ее женихом. Позднее, как Симону Эврар, объявившую себя вдовой Марата и взявшую его имя, Элеонору иногда, и отнюдь не злобливо, называли госпожой Робеспьер.

А что же госпожа Дюпле?

С ней вообще полная неясность. Однако есть одно доказательство ее любви к Максимилиану: 10 термидора столяра с семьей заключили в тюрьму «Сент-Пелажи». Узнав о том, что Робеспьер был гильотинирован, госпожа Дюпле повесилась в тюремной камере…

Глава 12 Королева эмиграции госпожа де Бальби

Зная о привязанности к ней графа Прованского, она бросала вызов общественному мнению и с улыбкой взирала на простертый у ног ее Кобленц.

Граф де Контадес

После ареста королевской семьи в Варение охваченный отчаянием Ферсен отправился в Брюссель, где вместе со многими другими эмигрантами находилась его любовница Элеонора Сюлливан с лордом Кроуфордом.

Там он немедленно был проинформирован во всех подробностях о возвращении короля в Париж, о нанесенных Марии Антуанетте оскорблениях, о гнусных песнях, о грязных шутках стражников, об отрубленных головах… Эти новости встряхнули его, и он снова взял себя в руки. Через восемь дней после прибытия монархов в Париж он писал своей сестре Софи:

«Я решил пожертвовать собой ради них и служить им до тех пор, пока есть еще хоть какая-то надежда. Только одна эта мысль поддерживает меня и заставляет терпеливо переносить все мои горести».

В начале июля королеве удалось переслать ему письмо. И это нежное, полное теплоты послание придало ему смелости. Вот оно:

«Я существую… как я беспокоилась за Вас и как мне Вас жаль: ведь Вы так страдаете, не имея известий обо мне! Даст ли небо хотя бы этому письму дойти до Вас? Не пишите мне, поскольку этим Вы подвергаете себя опасности, и ни под каким предлогом не приезжайте сюда. Здесь известно, что именно Вы вывезли нас отсюда. Если Вы здесь появитесь, все будет кончено. Нас стерегут денно и нощно, но мне это все равно. Успокойтесь, ничего со мной не случится. Собрание намерено отнестись к нам мягко. Прощайте… Я не смогу больше Вам писать».

Эта последняя фраза огорчила Ферсена, но через несколько дней он получил еще одно, такое же нежное письмо: