Любовь по-санкюлотски

— Дантон — очень грубый человек, он не подходит для этой должности. На этот важный пост нужен человек воспитанный и честный. Почему бы не назначить Ролана?

— Но его никто не знает, — сказал Дюмурье.

— И что с того! Завтра же из газет народ узнает, что он образован, честен и патриот…

Генерал согласился с тем, что в сравнении с Роланом Дантон был просто недоучкой. Он остановил свой выбор на депутате от Лиона, и тот получил, таким образом, портфель министра внутренних дел «за то, что имел супругу, которую многие считали самим воплощением гения Революции»[112].

Через несколько часов после того разговора Ролану передали, что Дюмурье намерен был предложить ему пост министра внутренних дел.

Возбужденная Манон не спала всю ночь. Она обдумывала устройство различных политических систем, мечтала о том, как будет посылать на казнь противников Революции, наслаждалась созданной в ее воображении картиной Франции, утыканной виселицами, представляла, как она будет пытать своих врагов, изобретала новые способы пыток и казней, сочиняла зажигательные речи, статьи, наполненные угрозами смерти, призывами к убийствам, кровожадные песни и в конце концов внушила себе, что ей предначертано было Судьбой совершить великие деяния.

Рано утром она растормошила мирно спавшего Ролана и твердо заявила:

— Соглашайся! Ты должен согласиться!

Ничего не понимая, этот добрый человек ошарашенно сел на кровати и недоуменно пробормотал:

— Что?

Поток демократических слов очень быстро разогнал его дрему, и в девять часов он был уже у Дюмурье, дав согласие занять пост министра внутренних дел.

Таким образом госпожа Ролан стала министром через подставное лицо…

Молодая женщина сразу же решила сделать Робеспьера своим союзником. Веря в могущество своего очарования и своего ума, она посчитала, что ей хватит одной встречи для того, чтобы уложить у своих ног этого человека, холодный рассудок которого просто раздражал ее.

И вот 27 марта она послала ему записку, достойную самых дерзких выскочек:

«Я буду находиться в „Британском Отеле“ еще по крайней мере некоторое время. Вы сможете застать меня там обычно к ужину; я была и остаюсь женщиной простой, что позволяет мне не быть ненавистной, несмотря на то несчастье, что я стала женой министра. Я надеюсь способствовать доброму делу лишь с помощью ума и речей мудрых патриотов, а для меня Вы — голова этого класса.

Приходите поскорей, мне не терпится увидеться с Вами и выразить Вам мое восхищение, которое ничто не сможет умалить».

Другими словами, она сказала: «Хотя я и являюсь женой министра, но я по-прежнему очень проста с теми, кто ничего не имеет». И этот смысл записки очень не понравился Робеспьеру.

В начале апреля он все же навестил Манон, испросив у нее заранее аудиенцию.

При встрече она рассыпалась в благодарностях, цитировала Ювенала, Тацита, Руссо, Эпиктета, спорила с ним, говорила парадоксы, демонстрируя свой ум. А Максимилиан в это время наблюдал за ней своими холодными глазами. Эта женщина, которая изо всех сил старалась показать свою образованность и блеснуть умом, вызывала у него отвращение. Он насупился и замкнулся.

Тогда госпожа Ролан коснулась темы, которая была ему очень близка: она заговорила о войне. С тех пор как Европа начала мобилизовывать войска для того, чтобы начать борьбу против Французской революции, она, как, кстати, и Теруань де Мерикур, мечтала о том, чтобы весь народ устремился к границам и устроил грандиозную резню.

Робеспьер же был противником войны, считая, что она помешает довести до конца дело Революции. Госпожа Ролан знала об этом и захотела, загнав его в угол, переубедить. Для начала она заговорила о «долге, который ложится на добрых граждан в деле защиты Конституции, и об опоре на волеизъявление народа».

Потом, пристально глядя своими синими глазами в лицо Максимилиану, она сказала с улыбкой:

— А Конституция предусматривает войну?

Ответ Робеспьера прозвучал словно удар грома:

— Люди, плетущие интриги с двором, естественно, желают войны, которая даст им возможность предать Родину!

Манон такой реакции не ожидала и полностью растерялась:

— Так, значит, тот, кто не разделяет ваших взглядов на войну, не может быть примерным гражданином?

Робеспьер не счел нужным отвечать на этот вопрос. Он продолжил резким тоном:

— А тот, кто не является примерным гражданином, является моим смертельным врагом!

Беседа закончилась весьма холодным прощанием.

Впервые образованность госпожи Ролан потерпела неудачу, и молодая женщина вкусила горечь поражения…