Любовь по-санкюлотски

Однажды вечером я отправилась в мастерскую за чем-то, а там этот молодой человек, как мне показалось, над чем-то работал при свете лампы. Я подошла к нему, чтобы попросить у него то, что мне было нужно; он взял мою руку, как бы играясь, и, затянув ее под верстак, сунул мне в ладонь что-то необычное».

Манон, никогда в жизни не видевшая голого мужчину, и не подозревала даже о существовании этой части мужского тела, которую молодой рабочий так беззастенчиво вложил в ее ладонь. Она от испуга вскрикнула, подумав, что под столом тот держал какое-то маленькое живое существо, и отдернула руку. Но тот, не выпуская ее руки, рассмеялся и тихо сказал:

— Да успокойтесь же! Чего вы испугались? Какая глупость! Вы что, не знаете меня? Я ведь вовсе не злой! На крик может прийти ваша мамаша, и она задаст мне нагоняй за то, что я вас испугал, и за то, что познакомил вас с тем, с чем она прекрасно знакома…

«Испуганная и озадаченная, — продолжает госпожа Ролан в своих „Воспоминаниях“, — я потребовала отпустить мою руку с одним желанием — поскорее уйти; он, удерживая мою руку в своей, развернулся на стуле и показал мне причину моего испуга. Я отвела глаза.

— Честно говоря, мсье, это ужасно!

И постаралась высвободиться.

— Ну ладно, мадемуазель, успокойтесь. Я огорчен тем, что это вам не понравилось. Простите меня и, прошу вас, никому об этом не рассказывайте. Я не хотел обидеть вас. Что плохого в том, что я показал вам то, что можно ежедневно видеть на рисунках? Ну вот, теперь вы свободны и можете наказать меня за это.

— О Боже, я никому ничего не скажу! Пустите же меня!

Его рука отпустила мою ладонь, и я убежала. Охваченная волнением, я скрылась в своей комнате; едва я только в нее вошла, как услышала голос матери. Она звала меня. Я была потрясена, мне надо было успокоиться и обдумать все это, но надо было идти. И я, прерывисто дыша, вбежала в комнату матери.

— Что с тобой, дитя мое? Как ты бледна!

— Не знаю… Мне хочется выпить воды.

— Тебе плохо? Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, это так, легкое недомогание.

Колени мои тряслись. Я выпила стакан воды, немного пришла в себя и стала успокаивать мать. Потом спросила, какое поручение она хотела мне дать, и почувствовала себя совсем уверенно».

Эта дерзкая выходка молодого рабочего долгое время не давала Манон покоя. Много дней она думала об этом, мучаясь вопросом, для чего нужна эта «необычная штука», которую она с ужасом трогала и видела…

«Мне было очень трудно, — позднее написала она, — разобраться в тех мыслях, которые пришли мне в голову от этой сцены; всякий раз, когда я начинала думать об этом, меня охватывало непонятное волнение, делавшее всякое размышление утомительным. В конце концов, какое зло он причинил мне? Никакого. Стоило ли мне об этом кому-то рассказывать? Я не знала, как это сделать, и это было единственным, что удерживало меня. Должна ли я была сердиться на него? Это казалось сомнительным. Да к тому же сравнение с рисунками казалось мне неправильным, и это удивляло меня; ко всем размышлениям примешивалось любопытство, и это маленькое беспокойство подымало мне настроение.

Несколько дней я совсем не появлялась в мастерской. Я видела, как этот молодой человек ужинал, когда отец мой допустил его и еще двух подмастерьев к столу, но ничто не могло повлиять на ту патриархальную степенность, которая всегда царила за столом.

Нетерпеливый молодой человек сумел улучить момент, когда я была одна на кухне, и подошел ко мне.

— Вы на меня все еще сердитесь?

— Конечно.

— Но я же не сделал вам ничего плохого.

— Вы совершили гнусный поступок.

— Вовсе нет! Ваша мамочка точно так же играет с вашим папочкой и ничуть не боится этого.

— Вот еще! Это ложь! Вы ужасно распущенны!

— Клянусь вам, что я в этом уверен. Но они это делают по-другому; если хотите, я могу вам показать как!

— Я не желаю этого знать! Оставьте меня в покое!

— Хорошо, я больше вам ничего не скажу; но не сердитесь, а лучше придите в мастерскую так, чтобы вас никто не видел. Придете, не так ли?

— Да, да, прощайте! И я убежала».

Собираясь прийти в мастерскую, Манон, сама того не подозревая, готовилась познать новые ощущения… Послушаем же ее:

«Однажды, когда мне пришлось некоторое время работать рядом с отцом, а его вдруг куда-то позвали, и я собралась уже было выйти вслед за ним из мастерской, как вдруг услышала непонятно откуда донесшийся звук какой-то фанфары, раздававшийся над Новым Мостом, неподалеку от которого, в доме на набережной Орлож, на третьем этаже, была наша квартира. Я подняла голову и встала на табурет, поскольку из-за высокого подоконника и маленького своего роста не могла видеть, что там происходило.

— Вам лучше встать на верстак, — сказал мне молодой человек и помог влезть на него.

Все остальные вышли для того, чтобы поближе увидеть, что там происходило, а он остался позади меня; когда я начала слезать, он взял меня под мышки, приподнял, прижимая к себе так, что мои юбки задрались; я моментально оказалась у него на коленях, поскольку он одновременно сел на стул, и почувствовала, как позади меня шевелилась эта необычная штука…