Любовь по-санкюлотски

Насмерть перепуганный председатель Бонжур тут же выдал толпе сидевших под арестом роялистов.

— Убить их! Убить! — вопила Теруань, находившаяся на грани нервного припадка.

Первым пленником, который появился во дворе, был аббат Буйон, роялистски настроенный памфлетист. Теруань набросилась на него:

— Смерть ему!

Толпа ринулась на несчастного и, сбив его с ног, с изумительной быстротой и легкостью перерезала ему глотку. Мадемуазель де Мерикур, с вылезшими из орбит глазами, открытым ртом и перекошенным лицом, проявила первые признаки глубокого удовлетворения…

Второго пленника также ожидала судьба аббата Буйона. Теруань потребовала вывести Сюло.

Когда журналист появился во дворе, молодая женщина подскочила к нему и вцепилась руками в горло. Но поскольку задушить его у нее не хватало сил, она попросила помощи:

— Убейте его!

Какой-то услужливый мужчина с саблей откликнулся на ее просьбу и снес Сюло голову с плеч.

Толпа, возбужденная пролитой кровью и видом отрубленных голов, которые кое-кто уже успел надеть на пики, набросилась на остальных пленников, выданных ей Комитетом на расправу…

Бойня была ужасной.

Людей убивали все утро. Зеваки и любопытные, собравшиеся вокруг монастыря фейанов для того, чтобы посмотреть на пленников, превратились в убийц только из-за того, что одна неудовлетворенная женщина призвала их к убийству и заразила своей истерией.

«Быть может, — писал Поль Лекур, — достаточно было бы, чтобы Теруань де Мерикур ночь 9 августа провела в постели с любовником, и тогда день 10 августа не растекся бы по нашей истории кровавым пятном…»[121]

Как знать, возможно, и так…

В семь утра Людовику XVI донесли об этой кровавой бойне. Потрясенный этим король некоторое время находился в оцепенении. К полудню, увидев, что дворец был окружен, он попытался поднять дух его защитников, выйдя на балкон. Ему стало страшно.

Усталый, растерянный, с отекшими глазами, бедный монарх не внушал более никакого почтения. Посмеявшись над ним вдоволь, гвардейцы принялись оскорблять его, и ему пришлось поскорее вернуться в Тюильри. А вслед ему летели крики:

— Долой жирного борова!

Даже поверхностному наблюдателю было понятно, что положение монархии было не очень прочным…

Вечером, опасаясь того, что на дворец будет совершено нападение, король решил укрыться в Национальном собрании. Депутаты встретили его любезно, но, поскольку его присутствие при работе Собрания не было предусмотрено протоколом, его с семьей поместили под охрану в ложу Логографа[122].

Когда он спустя восемнадцать часов вышел оттуда, никакой власти у него уже не было…[123]

В четыре утра 11 августа королевскую семью перевели вначале в монастырь Фейанов, где начались эти кровавые события, а затем — в башню Тампля…

Не подозревавший о такой реакции парижского люда, Ферсен писал в это же самое время в своем дневнике:

«Новости из Парижа поступают обнадеживающие»…

Но уже спустя три дня он с содроганием узнал о том, что монархи были вынуждены укрыться в стенах Национального собрания и что народ требовал их смерти. И он написал:

«Понедельник, 13-е. Ужасные новости из Парижа. Утром в четверг дворец был осажден, король и королева укрылись в Собрании; в час дня во дворе и в галереях продолжались бои. Кровь текла рекой, было много убитых и повешенных; дворец был взят штурмом, по нему вели огонь из восьми орудий… По густому дыму можно было предположить, что замок был подожжен. Боже, какой ужас!»

15 августа, охваченный еще большей тревогой, он писал:

«Новости из Парижа: королевская семья находится во дворце Ноай под стражей, ей запрещено общаться с кем бы то ни было».

Наконец, 17 августа он с горечью написал:

«Неутешительные новости из Парижа: король с семьей заточен в башне Тампля».

Это явилось результатом неловких демаршей возлюбленного королевы… Ей, бедняжке, суждено было жизнью заплатить за ошибки, совершенные мужчиной, действиями которого руководило чувство, а не разум…

В первые дни заточения в Тампле отношение к монархам было вполне сносным. При них оставили маленькую свиту, в которую входили баронесса Юе, Шамили, принцесса де Ламбаль, госпожа де Турзель с дочерью. Монархи могли развлекаться игрой в трик-трак или чтением Горация. Мария Антуанетта добилась даже того, что ей доставили пианино. И в то время как король давал своему сыну уроки латыни или истории, она наигрывала «Бедного Жака», романс, сочиненный ею некогда в Трианоне совместно с госпожой де Травань.