Любовь по-санкюлотски

Эта записка, в которой не было ничего крамольного, очевидно, взбесила членов Конвента. Эбер в своей газете «Пер Дюшен» потребовал немедленной казни королевы: «Палач должен сыграть в шары головой этой волчицы… Надо предать суду австрийскую тигрицу… За всю пролитую ею кровь ее надо изрубить на мелкие кусочки…»

И Марию Антуанетту перевели в темную и грязную камеру…

Так, по вине слишком ретивого влюбленного, условия пребывания в заточении бедной королевы стали еще более суровыми…

В этом застенке Мария Антуанетта провела несколько недель.

Чего же ждали, почему же не начинался суд?

Все объясняется очень просто. Ждали, пока найдется хотя бы какой-нибудь повод для предъявления ей обвинения, поскольку юристы не нашли ни малейшего состава преступления и даже признаков ее виновности в чем-то. И все ломали голову над тем, как бы отправить эту несчастную на гильотину, придав всему этому хотя бы видимость какой-то законности.

В конце концов 5 октября вконец расстроенный Фукье-Тенвиль пожаловался в письме Конвенту, что в деле королевы не было ни одного компрометирующего ее документа.

На что получил необычный ответ:

«Мы не имеем доказательств для того, чтобы предоставить их Вам. Республика рассчитывает на Ваше рвение и надеется, что Вы их чем-нибудь замените…»

Это было разрешение придумать любой повод и состав преступления. Общественный обвинитель посоветовался с друзьями, и ужасному Эберу пришла в голову мысль выдвинуть против королевы гнусное обвинение, заключавшееся в том, что королева занималась со своим восьмилетним сыном «бесстыдными ласками». Обрадованный Эбер помчался к маленькому принцу и, недостойно воспользовавшись его наивностью, заставил того подписать показания, «в которых он обвинял мать свою и тетку в том, что те привили ему порочные наклонности и принуждали его к кровосмешению»[181].

Таким образом, это бедное дитя, само того не осознавая, стало невольным сообщником революционеров…

Во вторник, 14 октября, начался этот пародийный процесс. Обвинительный акт был состряпан Фукье-Тенвилем, который сравнивал Марию Антуанетту с Мессалиной, Брунгильдой, Фредегондой и Екатериной Медичи…

Рассказав о жизни королевы, общественный обвинитель перешел к вымышленной Эбером басне и воскликнул:

— И наконец, эта вдова Капета, потерявшая всякий стыд, эта новая Агриппина, совершившая столько извращений и столько преступлений, забыла о том, что она — мать, и, нарушив установленную естеством границу, не остановилась перед тем, чтобы предаться с сыном своим, Луи-Шарлем Капетом, который во всем признался, столь неприличным занятиям, одно название которых заставляет вздрагивать от ужаса!..

Королева, высоко подняв голову, даже не удостоила ответом это насквозь лживое обвинение.

Немного позднее, во время дебатов, Эбер, как помощник прокурора Коммуны Парижа, поведал в подробностях о самим им же выдуманных сценах разврата, которые якобы имели место между королевой, госпожой Елизаветой и «юным Капетом».

И на этот раз Мария Антуанетта осталась бесстрастной. Тогда встал один из присяжных заседателей:

— Гражданин председатель, я призываю вас к тому, чтобы вы указали обвиняемой, что она не ответила, о чем рассказал гражданин Эбер. Я имею в виду то, что произошло между ней и ее сыном…

При этих словах королева встрепенулась и ответила твердым голосом:

— Если я и не ответила, то только лишь потому, что естество отказывается отвечать на подобные обвинения, предъявленные матери.

Потом, повернувшись к заполнившим зал женщинам, она добавила:

— Я призываю в свидетели всех находящихся здесь матерей…

Этот ответ произвел очень сильное впечатление на народ и даже на великих вождей Революции.

Вечером, во время ужина, Вилат рассказал об этом Робеспьеру. Тот от злости разбил тарелку, сломал вилку и вскричал:

— Ну и глупец этот Эбер! Недостаточно, что он представил ее настоящей Мессалиной, он сумел представить ее еще и Агриппиной, а в самый последний момент дал ей возможность завоевать симпатии публики…

Увы! Хотя это обвинение и рухнуло в связи с его явным несоответствием действительности, королеве тут же было предъявлено другое. Ей вменили в вину то, что она участвовала в заговоре против Революции…

По этой статье обвинения Фукье-Тенвиль, не предъявив никаких доказательств, потребовал смертного приговора.

В четыре часа утра Марию Антуанетту ввели в зал заседаний суда и объявили ей, что она будет гильотинирована.

После этого ее отвели назад в «Консьержери».

Через три часа за ней пришел Сансон… А в полдень она была обезглавлена…

Узнав о казни, Ферсен едва не сошел с ума. Он написал сестре вот это отчаянное письмо: