Любовь принцессы

Это произошло, когда он учился в Сомерсете в школе Норвуд-Хаус. Отец приехал, чтобы отвезти его домой, и Джеймс, чувствовавший себя скованно, поскольку редко с ним виделся, так как тот по большей части бывал в плавании, всю дорогу до Девоншира не проронил ни слова. Впоследствии он часто думал, как это должно было огорчить отца, как больно должна была ранить его замкнутость сына.

Но это вышло невольно, само собой. Он любил отца, хотя и не мог проявить этого открыто, и изо всех сил старался ему угодить. Во время учебы в Миллфилде он отчаянно добивался славы отличного спортсмена. Его отец увлекался олимпийским пятиборьем, и Джеймс изо всех сил стремился не отстать от него. Он больше всего боялся в чем бы то ни было не оправдать отцовских ожиданий. Поскольку у него было позднее физическое развитие и почти до двадцати лет он отставал в росте от своих сверстников, трудно было рассчитывать на большие успехи в плавании и беге, что было причиной его горького разочарования. И неважно, что он был лучшим в верховой езде, прекрасным стрелком и фехтовальщиком. Неважно, что отец им гордился. Всего этого, как считал Джеймс, было недостаточно. Он оказался недостаточно хорош.

Теперь единственное, чего ему хотелось, это побеседовать с отцом, поделиться с ним своими тяготами. Хотя Джеймсу всегда была ближе мать, ему было легче говорить с отцом, точно так же, как многие англичане чувствуют себя свободней в своем клубе, чем в родном доме.

Джеймс чувствовал, что, если не получит совета и поддержки от человека, мнением которого дорожит, он не выдержит. Носить в себе свой секрет он уже был не в состоянии, чувствуя, что теряет способность рассуждать здраво, теряет жизненные ориентиры, и единственным человеком, который мог бы теперь помочь ему разобраться в жизни, был его отец. Отец, который поймет его лучше всех и наставит на путь истинный.

Едва выехав на извилистые корнуэльские дороги, пролегающие между высоких склонов, он почувствовал себя уверенней. Словно само намерение искать поддержки уже облегчало его ношу, словно он мог быть теперь уверен, что в любом случае он не останется один на один с суровой судьбой.

За завтраком, состоявшим из цыпленка-гриль с овощами и бутылки доброго красного вина, они с отцом обсуждали успехи Джеймса по службе, его новое положение в Виндзоре и жизнь сестер. Это была вежливая, скупая беседа, скользящая по поверхности, но ни на чем по-настоящему не задерживавшаяся.

Когда подали кофе, Джеймс, сильно волнуясь, сдавленным голосом, поведал отцу о том, что произошло в его жизни. Педантично, не упуская никаких подробностей, он рассказал о встрече с принцессой Уэльской на приеме, как начал давать ей уроки верховой езды, как Диана стала поверять ему свои тайны. Он рассказал о том, как был потрясен, узнав, что ее брак с принцем Чарльзом трещит по всем швам и в каком плачевном состоянии находится Диана, и как он попытался поддержать ее и, стремясь лишь протянуть руку помощи и быть полезным, страстно и необратимо влюбился в нее, а она — в него.

Джон Хьюитт слушал Джеймса не перебивая. Он был тронут и взволнован тем, что его сын пришел к нему за помощью, что ему первому выпало узнать правду, но виду не показывал. Быть может, именно потому, что Джеймс знал, как его слова будут восприняты — без паники, без истерики, не вызовут неуместных вопросов и не подвергнутся цензуре, — он и смог говорить так свободно.

Он испытывал непередаваемое облегчение оттого, что поделился своей тайной, одновременно и радостной и невыносимой. Чем дольше он говорил, тем сильнее ощущал, как постепенно ослабевает напряжение, терзавшее его так долго, и он наконец может вновь вздохнуть спокойно.

С мольбой во взгляде он спрашивал отца, дурно ли он поступает, нужно ли положить этому конец, а значит, распрощаться и со своим счастьем, но одновременно и со своей болью.

Джон Хьюитт спросил спокойно и мягко: действительно ли так глубоки их чувства и что ждет их впереди? Нахмурившись, Джеймс ответил, что просто не представляет себе, какое будущее может их ждать. Но они отчаянно любят друг друга, и он еще никогда никого так не любил, и, хотя он сознает, что окружающих это должно шокировать, их взаимоотношения нежны и чисты. Когда они вместе, это представляется им столь естественным и нормальным, и ему начинает казаться, что так и должно быть.

Джон Хьюитт сочувствовал сыну, который познал такую сильную страсть и дал полную волю своим чувствам, но при этом беспокоился о его будущем, опасаясь, что впереди Джеймса ждут горькие минуты. Он мгновенно оценил положение, в котором оказался его сын: Джеймс никогда не ввязался бы в такую историю, если бы не верил искренне, что поступает правильно, оказывая помощь женщине тем более существенную, что она занимает такое высокое положение. Добрый и благородный по натуре, Джеймс никогда намеренно не причинил бы вреда никому, но любовь к Диане может сильно навредить ему самому.