Любовь принцессы

Закрыв дверь, Джеймс заключил Диану в объятия, и они слились в долгом, глубоком поцелуе. Им обоим необходимо было это тесное слияние друг с другом. Они хотели убедиться, что все осталось по-прежнему между ними, а их чувства если и претерпели какие-то изменения, то стали разве что еще сильней. Они лежали на кровати под пологом, Джеймс гладил Диану по затылку и осыпал поцелуями. Когда они бывали наедине, то забывали обо всем на свете и ощущали себя единым целым.

Такие уик-энды, которые с тех пор случалось раз в месяц, проходили в блаженном забвении. В эти краткие райские мгновения им не приходилось ни о чем сожалеть. По ночам Джеймс тихо проходил по коридору в спальню Дианы, находящуюся тремя комнатами дальше. И неизбывное чувство одиночества покидало Диану.

В тиши ее выдержанной в кремовых тонах спальни, на прикрытой пологом кровати, засыпали они глубоким, безмятежным сном счастливых любовников, даже сквозь сон ощущающих присутствие друг друга.

Никогда Диана не испытывала- такого умиротворения, как по утрам, просыпаясь одновременно с Джеймсом в своей спальне. Даже то, что Джеймс вынужден уходить от нее спозаранку, чтобы Уильям или Гарри, не дай Бог, не застигли их, не огорчало ее, — ведь она знала, что вскоре они встретятся вновь, когда, подтянутый и бодрый, он выйдет к завтраку.

Диана начинала завтрак в обществе Уильяма, Гарри и Барбары Барнес, а затем к радости мальчиков, под их звонкие восклицания к ним присоединялся Джеймс. Как всегда безупречный в манерах и одежде, — он являлся воплощением комильфо. И тогда они с Дианой начинали игру в хозяйку и гостя, с непременным «доброе утро», «как-вам-спалось» и «присаживайтесь».

Конечно, гувернантку детей Барбару Барнес дурачить не имело смысла. Наблюдая за происходящим с веселым любопытством, она, конечно же, прекрасно понимала, почему этот красивый гвардейский офицер так часто появляется именно в те дни, когда Диана живет здесь одна, без мужа, но никогда ни взглядом, ни словом, ни жестом не проявляла своей осведомленности. Это ее не касалось.

Когда Уильям и Гарри убегали в конюшни, Джеймс и Диана обычно еще некоторое время сидели, наслаждаясь полным покоем. Джеймс нежно целовал Диану в затылок или клал ей руку на плечо, и в эти минуты им этого было достаточно, ведь наконец-то они могли распоряжаться своим временем.

Конечно, в Хайгроуве они предпринимали все меры предосторожности, чтобы Уильям и Гарри ничего не узнали об их истинных отношениях. Даже беглые поцелуи или мимолетные ласки они позволяли себе лишь тогда, когда были совершенно убеждены, что их никто не видит. Если не принимать в расчет слуг — повара, служанок, дворецкого и швейцара, умевших сливаться с окружающей обстановкой, когда в них не было нужды, — Диана и Джеймс были одни во всем доме. Даже телохранители в Хайгроуве держались незаметно, так что Диана и Джеймс едва ли даже подозревали об их присутствии.

Наибольшее наслаждение в эти уик-энды им доставляло ощущение, что они могут испытывать то же, что и всякая другая влюбленная пара, счастливая уже одним тем, что они вместе. И им уже не важно, чем они заняты, лишь бы быть вместе, упиваться обществом друг друга, чувствовать поддержку и электризующую близость любимого.

Часто, когда Джеймс принимался читать газеты, аккуратно перегибая листы, она тихо наблюдала за ним, слишком погруженная в свое счастье, чтобы самой сосредоточиться на чтении. Ей хотелось глубже уйти в себя, чтобы запечатлеть, посмаковать это ощущение. И тогда ее охватывало беспокойство, она начинала тормошить Джеймса и они вместе отправлялись в конюшни смотреть, как мальчики ездят верхом по окрестным полям. И когда Джеймс, прислонясь к изгороди рядом с Дианой, подбадривал их и давал советы, Диана чувствовала, что сбывается то, чего она так жаждала.

Ведь она не ждала, что перед ней ковром расстелется дорожка к счастью, и не мечтала о всеобщем обожании, она хотела построить то, чего была лишена в детстве. И в Парк-Хаусе, и в Олторпе она мечтала по ночам о счастливой семье, которую непременно создаст, о верном супруге, гордо стоящем рядом с ней. Ей представлялось его ликование, когда она подарит ему ребенка, и как полным любви взглядом он скажет ей, какая она молодчина.

Острая обида пронзала ее при воспоминании о том дне, когда она впервые показала Чарльзу новорожденного Гарри и он, почти безразлично заметив, что это мальчик и что у него рыжеватые волосы, поспешил на стадион. Именно в этот момент она поняла, что что-то в ней умерло, и как бы отчаянно она ни старалась, ей не вернуть мужа. Она поняла, что это было началом конца ее брака.

Теперь, глядя, как умело обращается Джеймс с детьми, она позволила себе помечтать, каким хорошим отцом он был бы, добрым, но строгим; как бы он заботился об их благополучии, но еще более — об их счастье. Если бы только она могла выйти за него замуж, если бы только она могла подарить ему ребенка; вот перед ней мужчина, который ее не предаст и, дав брачный обет, никогда не изменит ей с другой.