Любовь Психеи и Купидона

До царства умерших — путей на свете много.
Но все они — одна знакомая дорога.
И Тисифоною, у адских ставшей врат,
Всем людям всех краев открыты входы в ад.
И голод, и нужда, и старость, и болезни
Всех гонят по пути к неотвратимой бездне,
А тем, кто кончил путь, чей потерялся след,
Прядут Судьбины ночь, конца которой нет.
Орфею одному, волшебнику-поэту,
Живому удалось увидеть бездну эту.
Психеи прелестью внезапно увлечен,
Охотно и ее к себе впустил Плутон,
Да и коробочку, боясь лишиться трона,
Венериной рабе вручила Персефона.[69]
Итак, она уже в обители теней,
И Стикса берега темнеют перед ней.
Все было сделано, чтоб яростное пламя
Сам Цербер, лютый пес, метал в нее очами,
Чтоб посвирепее, погаже, пострашней
Исчадья адские, грозя, являлись ей:
Все гидры, гарпии, все ужасы и муки,
И даже Герион[70] трехглавый, шестирукий —
Одно видение вставало за другим
И исчезало вмиг, растаяв словно дым.
Те страшные места, где мучится виновный,
Где вопль, и стон теней, и скрежет их зубовный,
Где обретает злой возмездие свое,
Священным ужасом наполнили ее.
Вот гордый Салмоней[71] на мост восходит медный:
Печальный вождь толпы истерзанной и бледной,
Прорваться хочет он к обителям иным,
Но пламя грозное клокочет перед ним.
Здесь к Стиксовой струе Тантал[72] напрасно гнется:
Как ни близка вода, он к ней не прикоснется,
И тщетно, весь в поту, все мышцы натрудив,
Остановить скалу старается Сизиф.[73]
Психеиных сестер там постигает кара:
В докучном зеркале всегда видна им пара
Супругов радостных, сияющий чертог,
И с их сестрой не зверь, не чудище, а бог.
И где бы гнусные ни ждали избавленья —
Навстречу зеркало и то же в нем виденье.
Психея рвется к ним сказать, что все — обман,
Но тени двух сестер исчезли, как туман.
Вот узнает она и Данаид[74] злосчастных,
Изнемогающих в усилиях напрасных,
Ей жалко стало их, и больно ей за весь
Бесплотный этот люд, терзающийся здесь,
Где мнится каждому — он мучим всех лютее.
Мечтает Иксион[75] о доле Прометея;
Чтоб жажду позабыть, Тантал гореть готов
На вечном пламени Плутоновых костров.
В Аиде горестном есть и для тех мученья,
Кто попирал права любовного влеченья,
Кто страсти оскорбил священной божество
И жертв не приносил на алтарях его.
Кокеткам, чересчур надменным и спесивым,
Приходится страдать, и сплетникам болтливым,
И тем — гнуснейший грех! — кто хвастаться посмел
Любовью женщины, которой не имел.
Терзает коршун грудь красавицы жестокой,
Обманщица — во льду замерзшего потока,
Бездушная — в огне и на глазах у тех,
Кто от нее страдал, — за свой казнятся грех.
Наперсников и слуг коварных за обиды
Тех, кто им вверился, бичуют Эвмениды.
Здесь те, кто сердца жар корыстно отдавал,
Кто к алтарю девиц насильно посылал,
Ханжи, а также те, кто в злобе иль из мести
Отравленным стишком коснулись женской чести.