Любовь.ru

И она снова услышала голос Марианны Рус­лановны. Монолог Осокиной снова был на боль­ную тему: почему ушел Элик.

—  Ведь мы, жены бизнесменов, целиком по­святившие себя дому и детям, ошибочно думаем, что это лучший способ удержать мужей, быть идеальной женой, матерью, хорошей хозяйкой. Мы не напиваемся, не курим, не колемся, не из­меняем, одеваемся в хорошие вещи из дорогих магазинов,  ходим  по  косметическим  салонам и  тренажерным  залам,  выписываем  женские журналы  с   огромным  количеством  полезных советов. И старательно этим советам следуем. Мы почему-то уверены, что застрахованы всем этим от развода. И очень поздно понимаем, что мужьям с нами просто скучно. И их уход — это как гром среди ясного неба. «Я тебя ненавижу!» А собственно за что? Ведь все было идеально! Быт налажен, бюджет рассчитан, жизнь распла­нирована на десять лет вперед: субботний отдых в боулинг-клубе, рождественские каникулы в Турции, отпуск летом на Канарских островах. И как это страшно, имея все, оказаться на жал­кой подачке —• ежемесячных алиментах! И те бывший муж то и дело норовит урезать.

—  А сейчас вы на что живете, Марианна Рус­ланова?

—  Мы же не были официально в разводе с Эликом. Осталось несколько магазинов, в которые были вложены его деньги. Я получаю непло­хие проценты.

—  А магазин «Чай, кофе», где работает Гульнара?

—  Что? Да, есть такой магазин. Тоже теперь мой, — равнодушно сказала Осокина.

—  Почему же вы не уволите Гульнару?

—  За что? Мстить? Я же сказала, что Элик не к Гульнаре ушел. Не было бы Линевой, не было бы и ее. А девушке тоже надо на что-то жить. Имущество Элика ведь осталось мне, как законной его супруге...

—  Все. Точка, — сказал Стае.

Из диктофона раздалось шипение: пустая, без записи пленка.

—  Ты думаешь...— сказала Люба.

—  А не она его, часом? Темная история. Надо послушать вторую.

—  Подожди, — еще раз сказала Люба.

—  Что это с тобой? — усмехнулся Стае. — Расстроилась, услышав, что Осокина считает, что твой муж был любовником Линевой?

—  Я просто не могу понять. Ведь если Олег любил эту женщину, если она ему помогала на­ходить кредиторов, должен же был он о ней хоть изредка упоминать! Но я ни разу не слышала от него имя — Алина. Никогда.

—  А вообще о женщинах? О других?

—  Только о бывшей жене. О Маше. Я точно знаю, что у Олега больше никого не было. Она что-то путает, эта Осокина.

—  Мне так...

Услышав звонок в дверь, оба вздрогнули.

—  Черт! Это нее пиццу привезли! — восклик­нул Стае. — Ну и увлеклись мы с тобой!

—  Что-то долго сегодня, — удивилась Лю­ба. — Пойду возьму.

—  Я сам.  

Он схватил джинсы, на ходу запрыгнул в них и, не надевая рубашки, выскочил в прихожую. Вернулся задумчивый, держа коробку с пиццей. Рассеянно покачал ее в руке:

—  Остыла почти.

—  Что-то случилось?

—  Знаешь, мне показалось, что посыльный — тот же самый парень. Что у них других разносчи­ков нет? И он как-то странно на меня реагирует.

—  Как?

—  Шарахается прочь, я едва успеваю сунуть ему деньги.

—  Кстати, сколько я тебе должна за пиццу?

—  Смеешься?

—  Серьезно.

—  Ладно. Моя еда, твоя квартира. Устраивает?

—  Очень современно.

Стае раскрыл коробку и воскликнул:

—  Хороша! Чуть теплая, но все равно хоро­ша! Налетай.

... — А что Гульнара? — спросила Люба, съев один кусок и потянувшись за полотенцем.

—  Все уже? Наелась? Эх, женщины! Он вытер руки и достал другую кассету:

—  А вот теперь вторая преамбула. Девушка Гуля живет в скромной однокомнатной квартир­ке, уже не в той, что снял для нее покойный Осо-кин. В квартире страшный бардак: вещи валяют­ся в беспорядке, на мебели толстый слой пыли. Сама красавица одета была в старые джинсы и перепачканную чем-то футболку, такой я застал ее вечером после работы. И с телефоном в руке. У нее какой-то роман. Телефонный. Когда я по­казал удостоверение и стал задавать вопросы, девушка начала сильно нервничать, и разговор получился странный. По-моему, она врала.

—  Давай включай!

Стае включил диктофон, развалился на дива­не и снова занялся пиццей. Казалось, разговор с Гульнарой его совершенно не интересовал.

...— я не виновата, да? Эдик очень любил эту Алину.

—  Эдик? Почему Эдик?

—  Он не хотел, чтобы я звала его как эта... ну, его старуха.

—  Сколько вам лет?

—  Двадцать два. Много, да? Ужасно! Три года в Москве, да? Прописка есть. Хата есть. Да?

—  Вы снимаете эту квартиру?

—  Ха-ха! Почему «вы», да? Не надо «вы». Не старая. Гулей зовите.

—  Сколько платите?

—  Ха-ха! Платят.

—  Не вы? Не ты то есть?

—  Ха-ха!

—  Значит, Эльдар Эдуардович очень любил актрису Алину Линеву? А вы ее видели когда-нибудь?

— Красивая, да? — В голосе Гульнары по­слышалась зависть. — Эдик тоже хотел меня в актрисы. Одевать в красивые платья, и чтобы улыбалась. Много красивых платьев, много улы­балась. Каждый день новые красивые платья.

—  Моделью, да? — в том же тоне спросил Стае.

—  Ну да. Плохо говорю? Эдик ругался. Голос красивый, слова некрасивые. «Молчи, говорил, лучше». А я говорить люблю. Много.

—  О чем?

—  Про любовь.

—  Про кино, что ли? Про книги?

—  Ха-ха!

—  Гуля, кто убил Осокина? — безнадежным голосом спросил Стае.