Любовь цыганки

Катарина прекратила сосать палец и уставилась на отца своими большими глазенками цвета черники. Уильяму нравилось, с каким невинным спокойствием смотрела на него дочурка. Катарина унаследовала цвет глаз от своей матери. Иногда, глядя в ее глазенки, Уильям ясно представлял Дженни. Чаще всего ему вспоминался мелодичный, звонкий смех любимой. Интересно, унаследует ли Катарина от матери этот чистый смех?

Катарина вернулась к его пальцу.

– Малышку нужно чаще кормить, – произнес Уильям.

– У нее режутся зубы, – сказала Елена.

Сестра взяла племянницу на руки, но Катарина начала вырываться.

– Я отнесу ее кормилице, – предложила Елена. – Маргарет, скорее всего, сейчас на кухне, снова ест или заигрывает с подручным кухарки. После того как Катарину покормят, думаю, сегодня вечером я сама уложу ее спать и буду укачивать, – она прижала племянницу к груди. – Дорогая, пойдем со мной. Пожелай всем спокойной ночи. Уильям! Если мы сегодня больше не увидимся, поздравляю тебя с женитьбой. Передай, пожалуйста, Тамсине мои поздравления. Мне кажется, она просто прелесть.

Она улыбнулась брату, и тот благодарно кивнул ей в ответ. Елена вышла, неся девочку на руках.

Без Катарины атмосфера в зале сразу же стала какой-то мрачной, словно солнце спряталось за облаками. Уильям откинулся на спинку кресла и принялся следить за рукоделием матушки. Леди Эмма вышивала черной нитью на льняной ткани виноградные лозы и цветы. Сын знал, что матушка называет свою работу «испанской вышивкой».

– Будет красиво, когда я закончу, – сказала она между делом.

– Что это будет? Скатерка на столик?

– Нет, наволочка для подушки. Я уже вышила две такие. Они лежат у тебя на кровати. Ты не замечал?

– Нет, – слегка робея, признался Уильям. – Прошу прощения.

– Сомневаюсь, что ты заметил бы хоть что-то, разве что мы приказали забрать у тебя все постельное белье с кровати, – без малейшего раздражения произнесла леди Эмма. – Но теперь, коль скоро у тебя появилась жена, все должно измениться.

Уильям заметил блеск в материнских глазах. Леди Эмма всю жизнь отличалась степенным поведением, не доходящим, впрочем, до чопорности. Став женой славного сорвиголовы Приграничья, она привнесла много элегантности и достоинства в этот дом, оставаясь при этом вполне земной, практичной женщиной.

– Возможно, так и будет, – произнес Уильям, мысленно ругая себя за мальчишество.

Он покраснел и прекрасно понимал, что от внимания матушки не укрылось его смущение. Кашлянув, он пригубил шерри.

– Тебе не следовало бы сидеть здесь со мной, Уильям, – произнесла леди Эмма, разворачивая пяльцы и обрезая нити крошечными серебряными ножницами.

Вернув пяльцы на прежнее место, женщина принялась вдевать нитку в угольное ушко.

– Сегодня твоя первая брачная ночь, – прибавила матушка.

Вздохнув, Уильям прижал раскрытую ладонь к глазам. Он совершенно об этом забыл. По правде говоря, он совсем не чувствовал себя молодоженом. Уильям вообще терялся в догадках, как относиться к их необычному союзу.

– Тамсина сказала, что спустится, когда закончит переодеваться, – произнес он. – Должно быть, она передумала.

– А если она ждет, пока ты за ней зайдешь? – вопросительно приподняв брови, взглянула на него матушка.

– Может, и так, – согласился Уильям.

«Если только она уже не разделась», – промелькнуло в его голове.

Он вдруг подумал, что ему совсем не хочется подниматься наверх в собственную спальню. Во время поспешного произнесения клятвы на рассвете он пообещал уважительно отнестись к ее целомудрию, вот только его жена, которая ему в общем и не жена вовсе, заставляет его кровь и все тело гореть внутренним огнем.

– Я рада, что ты решил жениться, хотя это было так неожиданно, – промолвила матушка. – Я сильно опасалась из-за Малиса Гамильтона, но твоя женитьба ослабит его позиции в суде. Я переживала, что ты можешь уступить его требованиям и взять себе в жены ту, которую выбрал он.

– Я как-нибудь сам выберу себе супругу. Какое Малис Гамильтон имеет к этому отношение?

– Пообещай мне, Уильям, – произнесла леди Эмма, – что он не заберет нашу маленькую Катарину.

Голос матушки дрогнул.

Уильям сидел и смотрел на поблескивающее на донышке бокала шерри.

– Пока я жив, ей ничего не угрожает, – молвил он.

Матушка с явным облегчением вздохнула и вернулась к вышиванию. Уильям молча смотрел на огонь.

Спустя некоторое время послышался скрип. Он и Эмма одновременно повернули головы. Дверь, ведущая из зала, приоткрылась. Первой в зале появилась женская туфля без задника. Преодолев порог, она скользнула по полу и остановилась у кресла Уильяма. Послышалась приглушенная брань, и в зал, слегка прихрамывая, вошла Тамсина.

Леди Эмма удивленно ахнула. Уильям глядел на девушку не мигая. Ему уже довелось видеть Тамсину облаченной в черное парчовое платье, однако теперь она выглядела по-другому. Возможно, все дело в мерцающем свете либо в переливающемся золотом шитье на темной ткани?

Он знал только одно: она светится. При виде Тамсины у мужчины перехватило дыхание, а душу заполнило чувство приближающего чуда, несущего ему покой и довольство. Такое случалось с Уильямом нечасто.