Любовь ушами. Анатомия и физиология освоения языков

Конечно, здесь есть одно «но». Попади Андрей в Канаду, он очень скоро – нет, не «выучил» бы язык, а просто заговорил бы на нём, пришёл бы к нему путём, который я описал выше. Так происходит со многими немцами, уезжающими в Германию (die Spätaussiedler). Однако Канада требует (и имеет на это полное право, конечно), чтобы он сначала выучил язык, а уж потом переезжал. Казалось бы, противоречие неразрешимое. Но именно казалось бы. Ну-ка вспомните: Андрей ведь и не хочет ни в какую Канаду! Ему дома хорошо!

Так что общий совет: учите язык, только если вам этого действительно очень хочется. Заставляют, или даже «надо» – это не причина. Хорошо получается то, что делается по любви. Потому что она правит миром, а значит, не только подскажет, «что», но и поможет найти, «как».

Паломничество в страну другого языка, или Ich habe vergessen tutte le parole tedesche

Ко времени путешествия в Рим на Всемирный день молодёжи я в итальянский только окунулся, а по-немецки как-никак общался регулярно. Но все мои попытки заговорить по-немецки в Италии терпели фиаско. Больше двух-трёх слов я из себя выдавить не мог. То же самое и с французским, которым я к моменту поездки занимался даже интенсивнее, чем итальянским. Когда уже в самолёте по дороге в Алма-Ату я попытался рассказать об этом по-немецки, вышла прекрасная фраза: Ich habe vergessen tutte le parole tedesche.

Когда у знаменитого полиглота Дмитрия Петрова спрашивают, сколько он знает языков, он отвечает, что, дескать, сам не в курсе. Пока с ним на языке не заговорят или пока не понадобится на этом языке прочесть текст – язык дремлет и не подаёт признаков жизни. Но стоит ему попасть в поле восприятия – как выясняется, что он жив.

Каждый раз, когда я еду куда-нибудь переводить с немецкого и на немецкий, я думаю, как же, мол, переводить-то буду? Языка-то совершенно не помню. Но потом приезжаю, начинаю беседовать с теми, чьи лекции предстоит переводить, и как-то всё получается, и, говорят, неплохо.

Английским не занимался толком лет тринадцать. Пошёл на курсы – и выясняется, что не так всё плохо. (Ну, то есть как… Ладно, это моя странная личная карма с английским, см. главу «I love you».)

Законы функционирования человеческой памяти уже достаточно изучены, чтобы можно было утверждать: нам кажется, что мы всё прочно забыли – но только до тех пор, пока мы не видим или не слышим нечто, что способно вызвать «забытое» к жизни. Неважно, что именно: забытые стихи, мелодию или язык, правила игры или навыки езды на велосипеде. Вот про велосипед все согласны: дескать, можно хоть двадцать лет на него не садиться, но как понадобится – сядешь и поедешь. Однако дело в том, что так работают все виды памяти, в которых есть моторная и эмоциональная составляющая. А вот к чисто когнитивной памяти это не относится. То есть если забыл формулу, с которой у тебя никакой эмоциональной связи, – бесполезно вспоминать.

Отсюда вывод: если вы погрузились в язык целиком, если он хотя бы иногда захватывал вас эмоционально, если с ним связаны ассоциации, воспоминания, радости и переживания – он не забудется. Он уже сделан из мяса, из вашего тела, из нейронных связей и телесных привычек; так что самое худшее, что может случиться при долгом неупотреблении, – он перейдёт в «спящий режим». Но волшебное слово – слово на этом языке – оживит его вновь. Поэтому, чтобы не бояться забыть, учите всей душой. То, что не стало вами в буквальном смысле. – будет утрачено, потому что осталось чуждым. Вспомните историю с моим госэкзаменом по английскому.

С другой стороны, то, что живо, актуально и животрепещуще прямо сейчас – на время вытеснит всё остальное. Я удивляюсь, что русский-то не забыл в Италии: только благодаря тому не забыл, что приходилось всё время с него и на него переводить.

2005 – … «Приходи к нам преподавать историю на немецком»

Госэкзамен. Справа английский, слева немецкий. Там, слева, меня ждёт приятный сюрприз. Оказывается, экзамен у нас принимает Сауле Кабиевна Кабидоллина: та самая, моя первая учительница немецкого. Быстренько выполнив формальную часть, мы переходим к разговорам на свободные темы, Сауле Кабиевна расспрашивает меня о работе и вдруг: «Дима, а приходи к нам, в вальдорфскую школу. Будешь преподавать на немецком историю. У нас немецкая гимназия». Хм. Наш лицей к тому времени был на грани закрытия, я постепенно переходил к работе в колледже, студентам которого учить историю совершенно не хотелось: они пришли профессию получать, а им тут школьную программу впаривают…