Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Футуристы едут на гастроли: в Симферополь, Севастополь, Керчь, Одессу, Кишинев, Николаев, Киев, Минск, Казань, Пензу, Ростов, Саратов, Тифлис, Баку. «Ездили Россией. Вечера. Лекции. Губернаторство настораживалось. В Николаеве нам предложили не касаться ни начальства, ни Пушкина. Часто обрывались полицией на полуслове доклада».

А тем временем в Москве совет Училища живописи, ваяния и зодчества постановил исключить Маяковского и Бурлюка. Снова не обошлось без скандала – многие газеты в Москве и в провинции публикуют статьи: «Репрессии против футуристов», «Дурная трава из поля вон», «Финал футуристических выступлений».

В 1915 году в «Бродячей собаке» Маяковский читает новые антивоенные стихи:

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?!

Знаете ли вы, бездарные, многие,

думающие нажраться лучше как, —
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?..

Если б он, приведенный на убой,

вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!

Вам ли, любящим баб да блюда,

жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!

Петербургская поэтесса Татьяна Владимировна Ефимова, публиковавшаяся под псевдонимом Вечерка[76], позже рассказывала Алексею Евсеевичу Крученых, в чьем пересказе мы и знаем эту историю: «Публика по большей части состояла именно из „имеющих все удобства“ застыла в изумлении: кто с поднятой рюмкой, кто с куском недоеденного цыпленка. Раздалось несколько недоумевающих возгласов, но Маяковский, перекрывая голоса, громко продолжал чтение. Когда он вызывающе выкрикнул последние строчки… некоторые женщины закричали: „Ай, ох!“ – и сделали вид, что им стало дурно. Мужчины, остервенясь, начали галдеть все сразу, поднялся гам, свист, угрожающие возгласы. Более флегматичные плескали воду на декольте своих спутниц и приводили их в себя, махая салфетками и платками.

Маяковский стоял очень бледный, судорожно делая жевательные движения, желвак нижней челюсти все время вздувался, – опять закурил и не уходил с эстрады.

Очень изящно и нарядно одетая женщина, сидя на высоком стуле, вскрикнула:

– Такой молодой, здоровый… Чем такие мерзкие стихи писать – шел бы на фронт!

Маяковский парировал:

– Недавно во Франции один известный писатель выразил желание ехать на фронт. Ему поднесли золотое перо и пожелание: „Останьтесь. Ваше перо нужнее родине, чем шпага“.

Та же „стильная женщина“ раздраженно крикнула:

– Ваше перо никому, никому не нужно!

– Мадам, не о вас речь, вам перья нужны только на шляпу!

Некоторые засмеялись, но большинство продолжало негодовать, словом, все долго шумели и не могли успокоиться. Тогда распорядитель вышел на эстраду и объявил, что вечер окончен.

Вскоре я услышала, что „Бродячую собаку“ за этот „скандал“ временно или совсем закрыли».

Сам же Крученых рассказывал: «В период 1913–15 гг. мы выступали чуть ли не ежедневно. Битковые сборы. Газеты выли, травили, дискутировали. Всего не упомнишь…».

Наконец – знакомство с Бриками

«Радостнейшая дата. Июль 1915-го года. Знакомлюсь с Л.Ю. и О.М. Бриками», – записывает Маяковский в автобиографии.

Познакомились они на даче в Малаховке, под Москвой. Тогда Маяковский считался поклонником Эльзы, причем поклонником крайне «неблагонадежным», а потому нежеланным. Позже Лиля будет вспоминать: «Мы сидели вечером на лавочке около дачи, пришел Маяковский, поздоровался и ушел с Элей гулять. Сижу полчаса, сижу час, пошел дождь, а их все нет. Папа болен, и я не могу вернуться домой без Эли. Родители боятся футуристов, а в особенности ночью, в лесу, вдвоем с дочкой».

Отец Лили болен раком, поэтому она особенно злится на сестру.

В семейной жизни самих Бриков меж тем наступил разлад. «Потом была война 14-го года, мы с Осей жили уже в Петербурге. Я уже вела самостоятельную жизнь, и мы физически с ним как-то расползлись… – пишет Лиля. – Прошел год, мы уже не жили друг с другом, но были в дружбе, может быть, еще более тесной. Тут в нашей жизни появился Маяковский».