Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Юрий Александрович вскоре умирает, после похорон Лиля возвращается в Петербург (точнее, уже в Петроград – в августе 1914 года на фоне все возрастающей ненависти к немцам, по решению Николая II, столице присвоено более «славянское» имя). Туда же приезжают Эльза и Маяковский. Он как раз возвращается с дачи в Куоккала {ныне – пос. Репино. – Е. П.}, где «с подачи» Чуковского он познакомился с Репиным и побывал в Мустамяки {ныне – пос. Молодежное. – Е. П.}, где встречался с Горьким.

Лиля вспоминает: «Поздоровавшись, он пристально посмотрел на меня, нахмурился, потемнел, сказал: „Вы катастрофически похудели…“ И замолчал. Он был совсем другой, чем тогда, когда в первый раз так неожиданно пришел к нам. Не было в нем и следа тогдашней развязности. Он молчал и с тревогой взглядывал на меня. Мы умоляюще шепнули Эльзе: „Не проси его читать“. Но Эльза не послушалась, и мы услышали в первый раз „Облако в штанах“. Читал он потрясающе. Между двумя комнатами для экономии места была вынута дверь. Маяковский стоял, прислонившись спиной к дверной раме. Из внутреннего кармана пиджака он извлек небольшую тетрадку, заглянул в нее и сунул в тот же карман. Он задумался. Потом обвел глазами комнату, как огромную аудиторию, прочел пролог и спросил – не стихами, прозой – негромким, с тех пор незабываемым голосом:

– Вы думаете, это бредит малярия? Это было. Было в Одессе.

Мы подняли головы и до конца не спускали глаз с невиданного чуда.

Маяковский ни разу не переменил позы. Ни на кого не взглянул. Он жаловался, негодовал, издевался, требовал, впадал в истерику, делал паузы между частями.

Вот он уже сидит за столом и с деланной развязностью требует чаю.

Я торопливо наливаю из самовара, я молчу, а Эльза торжествует – так и знала!

Мы обалдели. Это было то, что мы так давно ждали. Последнее время ничего не могли читать. Вся поэзия казалась никчемной – писали не так и не про то, а тут вдруг и так, и про то.

Первый пришел в себя Осип Максимович. Он не представлял себе! Думать не мог! Это лучше всего, что он знает в поэзии!.. Маяковский – величайший поэт, даже если ничего больше не напишет.

Ося взял тетрадь с рукописью и не отдавал весь вечер – читал. Маяковский сидел рядом с Эльзой и пил чай с вареньем. Он улыбался и смотрел большими детскими глазами. Я потеряла дар речи.

Маяковский взял тетрадь из рук О. М., положил ее на стол, раскрыл на первой странице, спросил: „Можно посвятить вам?“ – и старательно вывел над заглавием: „Лиле Юрьевне Брик“».

«Облако в штанах»

Вы думаете, это бредит малярия?
Это было, было в Одессе.

«Приду в четыре», – сказала Мария.

Восемь.
Девять.
Десять.

Вот и вечер

в ночную жуть
ушел от окон,
хмурый,
декабрый.
В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.

Меня сейчас узнать не могли бы:

жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!

Ведь для себя не важно

и то, что бронзовый,
и то, что сердце – холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.

Это поэма о любви, но вдохновлена она, разумеется, не Лилей Брик. «Мария» – это на самом деле две женщины: Софья Шамардина и Мария Денисова.

С Софьей Шамардиной Маяковский познакомился в 1913 году. Она восторгалась его поэзией, ходила в «Бродячую собаку», участвовала в постановке спектакля по пьесе «Владимир Маяковский», помогала в организации турне. Владимир Владимирович быстро придумал ей прозвище – Сонка[77]. Ей поэт посвятил «Послушайте! Ведь если звезды зажигают…». Они расстались, когда Маяковский познакомился с Бриками. Уже после этого Софья писала: «Книга Маяковского – посредник между мной и людьми». Позже Софья вышла замуж за народного комиссара по военным делам Иосифа Адамовича.