Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

С Маяковским они несколько раз встречались, но он уже думал только о Лиле: «Потом долго говорил мне о Лиле, о своей любви к ней. „Ты никому не верь – она хорошая“. Показал мне фотографии. Так настороженно смотрел на меня, пока я вглядывалась в лицо ее. „Нравится?“ – „Нравится“. – „Люблю и не разлюблю“. Я сказала, что если семь лет любишь, значит, уж не разлюбишь. Срок этот казался невероятно большим (и был доказательством того, что ее можно так любить). И какое-то особое уважение к Маяковскому у меня было за эту любовь его». В другой раз: «И в этот раз почувствовала, какой большой любовью любит Маяковский и что нельзя было бы так любить нестоящего человека». Встретилась с Лилей и восхитилась ею «уже давно приготовленная Маяковским к любви к ней. Красивая. Глаза какие! И рот у нее какой!» В 1923-м Софья стала партийным работником, потом была репрессирована и через семнадцать лет реабилитирована. Написала воспоминания о Маяковском.

С.С. Шамардина

М.А. Денисова

С Марией Маяковский действительно в первый раз встретился в Одессе. Еще один из участников турне футуристов, Василий Каменский, вспоминал: «Он совершенно потерял покой, не спал по ночам, и не давал спать нам.

Бурлюк говорил ему прямо:

– Напрасно страдаете, Владим Владимыч. И нас зря мучаете. Поверьте, – из первой любви никогда ничего не выходит. Это известная истина».

Марии тогда было восемнадцать лет, она училась живописи в частной студии. Каменскому запомнились ее «замечательные сияющие глаза». Видимо, понимая, что времени в обрез, Маяковский уже через несколько дней делает Марии предложение.

Старший и многоопытный Бурлюк, разумеется, прав. Ничего не получилось. Кроме стихов. Мария не ответила на любовь поэта-гастролера. Она уже собиралась замуж за другого. В поэме мы читаем:

Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете —
я выхожу замуж».

Марию ждала долгая жизнь, полная перипетий. Она уехала из Одессы в Москву, училась в знаменитом ВХУТЕМАСе (Высшие художественно-технические мастерские), ездила с мужем в Швейцарию, где брала уроки живописи и скульптуры, затем стала руководителем художественно-агитационного отдела Первой Конной армии, вышла замуж во второй раз – за члена Реввоенсовета Первой Конной Ефима Щаденко. Делала портреты мужа и других командиров Гражданской войны, в 1932 году закончила скульптурный портрет Сталина. В 1944 году тяжело больная Мария Александровна покончила с собой.

Две эти влюбленности были подобны влюбленности шекспировского Ромео в Розалинду перед встречей с Джульеттой. Но, возможно, у вас возник вопрос – пристойно ли посвящать женщине стихи, вдохновленные не ею? Во всяком случае, такой вопрос возник у Лили. Что же ответил ей Маяковский? «Когда я спросила Маяковского, как мог он написать поэму одной женщине (Марии), а посвятить ее другой (Лиле), он ответил, что пока писалось „Облако“, он увлекался несколькими женщинами, что образ Марии в поэме меньше всего связан с одесской Марией и что в четвертой главе раньше была не Мария, а Сонка. Переделал он Сонку в Марию оттого, что хотел, чтобы образ женщины был собирательный; имя Мария оставлено им, как казавшееся, ему наиболее женственным»

Перистое «Облако»

Но на первых порах в Маяковского, а точнее – в его поэзию влюбился Осип Брик. Лиля вспоминает: «С этого дня Ося влюбился в Володю, стал ходить вразвалку, заговорил басом и написал стихи, которые кончались так:

Я сам умру, когда захочется,
и в список добровольных жертв
впишу фамилию, имя, отчество
и день, в который буду мертв.
Внесу долги во все магазины,
куплю последний альманах
и буду ждать свой гроб заказанный,
читая „Облако в штанах“».

И поскольку «Облако…» не хочет брать ни одно издательство, он решает издать его сам. «Цена вопроса» оказалась вполне приемлемой, при условии экономии. Лиля Юрьевна вспоминает: «Принцип оформления был „ничего лишнего“, упразднили даже знаки препинания. Смешно сказал лингвист, филолог И.Б. Румер, двоюродный брат О. М.: „Я сначала удивился, куда же девались знаки препинания, но потом понял – они, оказывается, все собраны в конце книги“. Вместо последней части, запрещенной цензурой, были сплошные точки».

Что же не понравилось цензорам? Конечно, финал, в котором «лирический герой» вновь добирается до самого Бога, но уже не плачет, не целует ему руки, не умоляет, «чтобы каждый вечер над крышами загоралась хотя бы одна звезда». Теперь у него к Богу более серьезный разговор: