Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Впрочем, Есенин критикует теперь не одного Клюева. Он нападает также на Блока, называя его «по недоразумению русским», «бесформанным», «не чувствующим фигуральности нашего языка». А ведь совсем недавно он публиковался в альманахе «Скифы», который издавали Андрей Белый и Иванов-Разумник, вдохновленные блоковскими образами.

Название нового московского объединения поэтов происходит от латинского корня imago – образ. В течение пяти лет – с 1919 по 1924 год, эта группа оставалась наиболее организованным поэтическим движением в Москве. Она постоянно проводила творческие вечера в артистических кафе, выпускала авторские и коллективные сборники, журнал «Гостиница для путешествующих в прекрасном» (1922–1924 гг., вышло 4 номера), создала издательства «Имажинисты», «Плеяда», «Чихи-Пихи» и «Сандро», ездила по стране вместе с Литературным поездом им. А. Луначарского.

Но в фаворе у советской власти имажинисты пробыли не долго. Их борьбу за новую образность никто не захотел считать классовой борьбой, тем более что имажинисты сами яростно от этого открещивались: «Да, мы уже деклассированы потому, что уже прошли через период класса и классовой борьбы». Советские критики быстро уловили в этих декларациях «душок» старого доброго тезиса «искусства для искусства» и набросились на него, как акулы на свежее мясо.

Имажинисты были слишком наивны в своем увлечении «перманентной революцией» вплоть до «поедания образом смысла», «освобождения слова от содержания», в разрушении грамматических структур. «Нам смешно, когда говорят о содержании искусства», – писал один из идеологов имажинизма Вадим Шершеневич. А в другой публикации: «Всякое содержание в художественном произведении так же глупо и бессмысленно, как наклейки из газет на картины».

Но, разумеется, Шершеневич не мог «отвечать за всех» имажинистов. Часто в своих литературных практиках они гораздо «скромнее», чем в декларациях. Например, «Циники» Мариенгофа – классический роман (или, скорее, большая повесть), сугубо реалистический, «бытописательский», с сюжетом, персонажами и «идеей», больше всего похожая на повести Куприна «Поединок» или «Гранатовый браслет».

Но имажинисты не попали «в струю», вступили в конфликт с пролетарскими поэтами и очень скоро оказались persona non grata в советской культуре. Кроме того, они стали удобными «козлами отпущения», на которых можно свалить все грехи Есенина как в творчестве, так и в быту. Советский литературовед П.Ф. Юшин не стесняется в выражениях, описывая тлетворное влияние имажинистов на Есенина: «Есенин получал в этой группе полную свободу для реализации в художественном творчестве собственных взглядов, как литературно-эстетических, так и общественно-политических. Именно эта пагубная для некрепкого идейного сознания поэта „свобода“ и предоставила безбрежный простор для развития таившегося в нем мятежного духа, чему не в малой степени содействовали не ограниченный высокой нравственностью быт имажинистов и их торгово-издательская предприимчивость»; «„Кабак“, „девы“, „попойка“, „пивные кружки“ – это и есть атрибуты наиболее характерного для имажинистов быта»; «Антиобщественное значение этой „поэзии“ в том и состояло, что она воинственно противопоставляла богемный образ жизни, растрепанную мелкобуржуазную нравственность миру большой жизни, которая кипела за мрачными стенами кабаков»; «Не редкие для эпохи гражданской войны тяжелые картины жизни, так ярко оттеняющие героизм народа в лучших произведениях советской литературы, заслонили зрение поэта, готового отказаться от Октября, лишь бы не видеть этих картин». Это плохие имажинисты научили крестьянского поэта пить и хулиганить, довели его до отчаяния. Но критик не забывает подчеркнуть: «Что же касается поэтической практики имажинистов, то она глубоко чужда самому духу есенинской поэзии». И подвести итог: «Глубоко трагические переживания поэта, в которых столкнулись вековые предрассудки патриархальной психологии с новью революционной жизни, решительно отмежевывают его от пустозвонного шарлатанства имажинистов и их поэзии, не имевшей корней в прошлом национальной жизни, хотя свои чувства и переживания Есенин и выражал в это время в близких имажинистам поэтических формах».

Тем не менее Есенин оставался имажинистом до 1924 года, когда группа будет распущена. Точнее, когда он сам уйдет из нее, заявив в газете «Правда» о роспуске группы. В середине октября 1924 года имажинисты ответят ему коллективным письмом: «В „Правде“ письмом в редакцию Сергей Есенин заявил, что он распускает группу имажинистов.

Развязность и безответственность этого заявления вынуждает нас опровергнуть это заявление. Хотя С. Есенин и был одним из подписавших первую декларацию имажинизма, но он никогда не являлся идеологом имажинизма, свидетельством чему является отсутствие у Есенина хотя бы одной теоретической статьи.

Есенин примыкал к нашей идеологии, поскольку она ему была удобна, и мы никогда в нем, вечно отказывавшемся от своего слова, не были уверены как в соратнике.