Любовь во время карантина

С Катей я вообще часто вспоминала Стрыкало. И не только «Наше лето». Еще я иногда говорила ей: «Прости мне мои расспросы, но это невыносимо», – когда мне хотелось, чтобы она еще со мной поговорила, вместо того чтобы засыпать. И конечно, я проорала его самые известные строчки, когда Катя сказала, что хочет сделать каминг-аут своим родителям.

Я потянулась за книгой, которую вообще-то мне давно надо было начать, но в последний момент замерла, потому что Катя на кровати чуть дернула рукой. Мы договаривались, что я не буду к ней обращаться, пока она слушает музыку, поэтому мне нужно было дождаться от нее каких-то слов.

– Я не сплю, – сказала Катя и улыбнулась, так что повязка чуть приподнялась, и мне показалось, что она смотрит на меня в щелочки под тканью. Мы не договаривались, что после этого я не выберусь из кресла, не подойду к ней и не поцелую ее в щеку. Потом я вернулась в кресло и снова стала на нее смотреть.

Мы впервые поцеловались на крыше многоэтажки на Новом Арбате. «Мы сидели и курили – начинался новый день». Тогда Катя повернулась ко мне, закрыла глаза и подняла вверх подбородок, как бы показывая свое лицо солнцу, которое как раз выползало из-за домов. Я поцеловала ее очень осторожно, потому что до этого никогда и ни с кем не целовалась. И подумала сначала про «Сплин», а потом про «Чижа»:

Такие дела, брат! Любовь…
Такие дела, брат! Любовь…

Где-то после пятидесятой песни плейлист терял прямую связь с хронологией наших отношений. Вначале я собрала все наши главные моменты, цитатки, которые я сказала Кате или которые просто пришли мне в голову. Смерть Катиной таксы – «Как твои дела? Ты там один, я здесь одна…». Таксу звали Анисий, и иногда, если он себя плохо вел, полным именем – Анисий Питиримович. Поездку в Питер – «Снова опоздал на метро. Снова отправляюсь пешком домой» и «Мы открываем ночью бары и меняем там товары на доллары». В Питере мы впервые ночевали в одной кровати, и Катя показала мне, как можно целоваться, когда она лежит, а я нависаю над ней так, что мой подбородок тыкается ей в нос. Прогулку по ночной Тверской прошлым летом – «Так беззаботно уходит вдаль наша с тобой жизнь одна на двоих», «Hа двоих сигарета и пара бычков. Hа двоих один зонтик и одна любовь» и «И чтоб кончить, мне нужны плетки, японки и тентакли». Сначала мы прошли вверх до Чистых прудов, стараясь держаться в тени, чтобы можно было пить пиво и целоваться, не привлекая внимания, а потом Катя затащила меня в какую-то подворотню, в которой мы почти сразу избавились от футболок и долго целовались, стараясь не слишком шуметь крышкой мусорного ящика, который подпирал мою спину.

Я все-таки взяла со стула книгу, постучала по обложке. Я помнила, как Катя однажды достала эту книгу из кармана мантии прямо посередине вечеринки и села на подоконник, подвинув пепельницу ручной работы. Когда я подошла к ней и осторожно ткнула ее в бок, она подняла на меня глаза и сказала: «Я просто хочу немного тут побыть, ладно? Я к тебе скоро вернусь».

Я пошла танцевать, но иногда поглядывала на Катю. Каждый раз она мгновенно поднимала на меня взгляд и улыбалась, и я сразу чувствовала себя королевой вселенной.

В плейлисте было много песен, про строчки из которых я думала, как про строчки о том, как я себя чувствую, когда Катя на меня смотрит: «Уж который год, который город под подошвой!», «Я врубаю Daft Punk, она крутит мне блант. Покидаем клуб, в руке Sauvignon Blanc», «Slime, она меня не предаст. Если мусора нас примут, верю: она меня не сдаст». Ее взгляд всегда заставлял меня вздрагивать, как будто рядом кто-то врубал на полную басы.

В самом конце плейлиста, до которого Кате было еще слушать и слушать, были песни про карантин. Про чувства, которые возникли у меня после того, как стало понятно, что нам предстоит впервые безвылазно жить вместе. «Нас осталось только две, нас с тобою на**али…», «Я повторяю десять раз и снова: никто не знает как же мне х**во…», «Но не слышат стены – трубы словно вены, и бачок сливной как сердце бешено стучит…» Я хотела жить с Катей, очень хотела, но мы никогда не жили вместе так – без толпы, без протестов, без вечеринок и постоянных гостей, без друзей, без кинопоказов, бесконечных прогулок, слэмов и поездок. Мы решили, что попробуем честно соблюдать карантин – а это означало, что нам предстояло долгие недели, а возможно месяцы сидеть дома. Я не знала, что мы будем делать вдвоем. И тогда, в день после того, как в Москве объявили начало «каникул», Катя сказала мне: «Хочешь я послушаю всю твою музыку?»

«Хочу, конечно, – сказала я. – А я…»

«А ты…» – И Катя кивнула в сторону книжного шкафа. Нижняя полка была вся черно-белая.

«Я прочитаю три книги, – сказала я. – Какие выберешь».

«Ну нет. – Катя ткнула меня в бок. – Давай все. Их не так много, и тебе понравится».

«Ладно. – Я подошла к полке и взяла одну. – А какая из них первая?»