Любовь во время войны (СИ)

Первые несколько дней Клигану было даже весело, еще бы, такое развлечение в однообразной, и одновременно полной напряженного ожидания гарнизонной жизни — но потом стало не до смеха. Разумеется, он пришел тем же вечером, про себя слегка посмеиваясь над собственными же опасениями, что его все-таки кто-нибудь увидит. И правда смешно — после всего, что было в его жизни, бояться быть найденным в женской постели. Ритуал изо дня в день оставался неизменным. Он стучал, ему открывали, приветствуя в лучшем случае кивком, затем они оба раздевались и ложились с краев огромного ложа, не касаясь друг друга. Но утра были другими: каждый раз они просыпались в объятиях друг друга, все более тесных. То он находил ее голову на своей груди, а волосы щекотали рот и нос, то ее ногу — на своем бедре или свою руку — на ее груди. Как правило, он просыпался первым и начинал одеваться, вслед за ним просыпалась Санса в одной сорочке провожала его до двери, они так же молча кивали друг другу и расставались до вечера. Днем каждый был занят своим делом и своими мыслями, но его мысли все чаще останавливались на ней. Что, седьмое пекло, происходит — с ней, с ним, вообще? Долго так продолжаться не могло, он это знал — значит, придется все-таки вытрясти из нее хоть какую-то правду.

***

«Если вы хотите меня…» — сказала она чуть ли не с сомнением. Седьмое пекло, она еще спрашивает! Даже если бы он не знал ее в Королевской гавани, то уж точно захотел бы сейчас, увидев ее в Винтерфелле. И дело было не только в красоте, нет. Было в ней что-то, что запало ему в душу, да так глубоко, что за все эти годы не вытравилось.

То, что началось как невинное, что, впрочем, еще вопрос, развлечение, начинало превращаться в какую-то противоестественную игру. От того, как легко и естественно она ложилась с ним в постель, а потом делала вид, что не замечает, как они просыпаются, прижавшись друг к другу, ему начинало казаться, что он сходит с ума… Вот только этого в жизни не хватало. И посоветоваться не с кем — не с Тормундом же, в самом деле. У этого красавца дерьмо в заднице не держится, что знает он — знает весь Винтерфелл, а он не для того таскался за Стену, чтобы король Севера (или кто он теперь) срубил ему голову за бесчестье сестры. Конечно, можно просто делать вид, что ничего не происходит, а там уже они выступят в поход, он сдохнет в битве, прихватив с собой побольше мертвяков, и все. Но уезжать от нее вот так — от этой мысли в нем рождалось что-то, похожее на боль.

В тот последний разговор он наконец увидел, как ледяная маска на ее лице дала трещину, и уцепился за эту крошечную надежду — вот только на что он собственно надеется? Целый день он только и думал, что об этом. Сегодняшняя ночь изменит между ними все — и либо из этого выйдет… что-то, либо все окончательно пойдет в пекло. Уже поздно вечером, по дороге в ее спальню, Сандор пообещал себе, что при любом исходе как следует напьется. Может быть даже Тормунда позовет.

========== 5. ==========

IX. Перед смертью не надышишься (?)

После того разговора Санса весь день с трудом могла думать о делах. Все ее мысли занимала предстоящая ночь. Она понимала, что их молчаливому соглашению пришел конец, все изменилось. Между ней и этим человеком образовалась связь, для которой она не могла подобрать названия. Не любовь, не страсть, не дружба, не союз, не вражда, не кровное родство, не служба или власть. Может быть, близость? Санса повела плечами, прогоняя внезапную дрожь. Сандор Клиган был последним человеком на свете, о ком она могла бы предположить подобное — но тем не менее, так и было. И что делать теперь с этой близостью, она не знала. А делать что-то придется — она все это начала, ей и отвечать.

Собственно говоря, выходов было всего два — либо прекратить эту странную связь одним махом, либо превратить ее во что-то другое. Мысль о первом решении рождала в ней тоску и какую-то детскую жадность — «мое-не-отдам!», а мысль о втором — липкий страх, который был ее вечным спутником, но до встречи с ним по большей части держался где-то в глубине то ли разума, то ли души, а теперь вдруг всколыхнулся в ней с десятикратной силой. Чего она боялась? Боли, отвращения, того, что все обернется унизительной пыткой? Или того, что он, как и большинство мужчин, считал, таких как она «порчеными», грязными, оскверненными?