Любовь Втроем

Так думал, засыпая, петушок Антоша — "маленький, но ебкий", поглаживая своих возлюбленных — два куриных крылышка…

А на другом конце города Ойгоев, лежа на боку, прижал к себе Машеньку, они вложились друг в друга, как ложки, и оба свернулись в калачик.

"…Машка — Астарта… Языческая ведьма… А я — маленький человек… Каждую ночь меня приносят в жертву ее чреву, я вхожу в нее, становлюсь младенцем и умираю. А утром снова рождаюсь…"

Все они уснули в ту ночь — счастливые.

И в следующую ночь…

И еще, в следующую…

И так они проспали, как положено в сказках, — волшебные семь лет.

С 1981-го по 1988-й.

Даже грохот и дым Чернобыля не прервал их сладкий предрассветный сон — во сне они обнимали друг друга, рожали детей, ездили на дачу, варили вишневое варенье, смотрели хорошее кино, выпивали по рюмочке, а потом еще по одной, а утречком — кружечку пивка, а вечерком — чайку, а потом еще другим утречком — кофейку…

Глава шестая

Скрип телег

Кажется, первой очнулась Маргариточка — на втором часу стояния в очереди за яблоками — летом, в Питере. Маргариточка никогда прежде не стояла в очереди. Она была бесхозяйственная и в основном кормила ребенка дешевой синей курицей, луком и яблоками. Все это продавалось на благополучной Петроградской стороне безо всякой очереди. И вдруг — очередь. Посреди лета. А больше нигде яблок нету. Маргариточка удивилась, но покорно встала. Отстояв часа полтора, она вдруг поняла, что деньги забыла дома. Стала звонить дочке из автомата:

— Слушай меня внимательно. Подойди к Васе, открой ему рот, возьми оттуда десятку и иди ко мне, я тут в очереди на углу Гатчинской и Большого.

— Я не могу! Я боюсь его! У него зубы гнилые!

— Лиза, ну что ты, маленькая что ли…

— Маленькая! Я именно что маленькая! Боюсь!

— Но он же мертвый! Он же не укусит тебя! Давай тащи деньги!

Деньги Маргариточка хранила в книжном шкафу во рту у черепа Васи.

Вася был очень старый член семьи — старше не только Лизы, но и самой Маргариточки. Когда-то Маргариточкин папа — студент Академии художеств — собственноручно откопал его на Смоленском кладбище, потом мужественно вываривал шесть часов в кастрюле на коммунальной кухне, несмотря на протесты соседей, потом Вася долго служил ему верой и правдой, пока не был конфискован Маргариточкой. Лиза знала Васю с самого детства, но все равно слегка побаивалась — зубы у него действительно были гнилые. Конечно, она взяла эту десятку и прибежала к маме, потрясенная собственной храбростью. Купили яблок, но Маргариточка с этого дня начала замечать, что привычный мир начал колебаться, как будто сколотил его пьяный плотник. Углы перестали быть прямыми твердыми. Все понятия и ценности стали смещаться.

Очередь за яблоками посреди лета являлась прямым доказательством того, что в сыром питерском воздухе впервые за последние восемьдесят лет явственно повеяло СВОБОДОЙ, РАВЕНСТВОМ и БРАТСТВОМ.

Ни для кого уже не было секретом, что эти трое обычно тащат вслед за собой сначала нехватку соли и спичек, а затем голод, холод, разруху, безработицу и гражданскую войну.

Женщины и евреи как всегда занервничали первыми. Им при любых катаклизмах больше попадает и, кроме того, у них сильнее выражено чувство ответственности. При этом у просто женщин не было никакого выбора, кроме как сидеть дома и нервничать, а евреям — наступающая свобода и неразбериха предоставила возможность в очередной раз соскочить с подножки летящего вперед паровоза. Тем более разговоры как всегда пошли — НЕХОРОШИЕ.

— Зачем вы сделали у нас революцию?

Это строго вопрошал не вполне понятно кто, но кто-то столь же безликий и оттого всемогущий, как прошлое безликое "есть мнение".

— Есть мнение, что это сделали вы… Зачем? Ну что, будем отвечать за козла? Или будем в молчанку играть?

Кто-то стал отвечать, точно как в анекдоте про Стеньку Разина:

— Ой, как неудобно… Как, право же, неудобно… Ну может теперь… Все-таки, как-нибудь…

Жестоковыйные питерские мафиози разделились на два лагеря: цеховики и фарцовщики. Цеховики не боялись наступающего капитализма.

Для них давно уже простые советские люди лили где-нибудь в Купчино саксонский фарфор 15 века (их даже не смущал тот факт, что фарфор был изобретен в 16-м), резали столики "маркетри" из коллекции Лувра, все это потом сплавлялось куда-то в Грузию, откуда в свою очередь поступали настоящие часы Ролекс или платья от Диора, изготовленные трудолюбивыми грузинскими женщинами где-нибудь в Авлабаре. Словом, цеховики давно жили при капитализме и войны не слишком боялись, ибо никогда они не были обывателями, а были рисковыми ребятами, а для рисковых ребят — война больше потеха, чем помеха. С фарцовщиками было сложнее — вся их деятельность строилась на законах, запрещающих покупать и продавать валюту, и при новом режиме им грозила опасность остаться не у дел. Фарцовщикам пришлось присоединиться к основной массе еврейского населения города Питера.

Основная масса еврейского населения города Питера паковалась.