Любовница Фрейда

– Эдна, мне очень жаль. Пожалуйста, вынесите это, иначе в кухне будет несколько дней не продохнуть, – сказала Минна.

– Кто-то должен поговорить с девочкой! Безобразие!

– Нет-нет, не говорите ей ни слова. Я сама.

«Бедняжка Софи, – подумала Минна, – ведут себя так, будто ребенок совершил смертный грех. Придется мне несколько раз будить ее ночью, чтобы сводить в туалет».

Минна прошла по коридору и заглянула в пустую комнату Софи и Матильды. На кровати Софи лежал голый матрас, в воздухе витал слабый запах мочи, как бывает в темном переулке. Она открыла окно. На кофе нет времени, уже девятый час. Марта обычно выходила на рынок рано утром, чтобы выбрать себе еженедельный букет цветов до того, как у прилавков столпится народ, и Минна мало что успела сделать перед уходом. Она полила поникшие и безрадостные комнатные растения (увы, не ровно в одиннадцать, но цветы, кажется, не возражали), поздоровалась с такой же безрадостной гувернанткой и проветрила гостиную, в которой со вчерашнего вечера витал едкий дух сигар и братвурста [15] . «Все воняет», – подумала Минна и снова сделала вывод, что вина вчера было слишком много.

Было чудесное ноябрьское утро, дул легкий ветерок. Минна собралась на улицу. Минуя лестничную площадку, она заметила, что дверь приемной Фрейда приоткрыта и он сам направляется к двери в клубах табачного дыма. Фрейд поймал ее взгляд, когда она спускалась по ступенькам, и, широко улыбаясь, двинулся ей навстречу. Минне все еще было чуточку неловко за вчерашний вечер, но она решила вести себя как ни в чем не бывало. Он прислонился к стене, худой пятерней взъерошил волосы и мгновенно преобразился в человека, для которого нет ничего приятнее, чем поболтать с первым встречным.

– Как ты можешь курить так рано, – сказала Минна, помахав ладонью перед лицом. – Тебе никогда не бывает плохо от этого?

– Нет, никогда. К сожалению. Куда собралась?

– По делам. Марте нездоровится.

– Войди на минуту. Я хочу кое-что показать тебе.

Минна покосилась на пустую приемную и остановилась.

– Не волнуйся. Следующий пациент придет только через полчаса. Ты это оценишь, присядь.

Она примостилась на краешке стула и наблюдала, как Фрейд исчез в кабинете, а потом вернулся, держа в руке антикварную статуэтку.

– Мой магический амулет, – пояснил он. – Его обладатель предположительно наделялся сверхъестественными способностями.

Зигмунд сообщил, что статуэтка из Древнего Египта. Поднес ее поближе к свету, и Минна увидела, как солнечные лучи отражаются в гладкой бронзе.

– Восхитительно, правда? Мой антиквар в лепешку расшибся, чтобы добыть ее. Только не рассказывай Марте. Она стоит целое состояние. – Фрейд протянул ей статуэтку так бережно, словно это было инкрустированное драгоценными камнями яйцо Фаберже.

– Она прекрасна. Но что это означает? – спросила Минна, ощупывая заклинание, вырезанное по краям.

– Эта статуэтка львиноголовой богини Сехмет, обладавшей властью уничтожать врагов бога Солнца. Собственно, у меня уже около дюжины амулетов, и все разные: из Египта, Рима, Этрурии. Хочешь взглянуть на них? Нет? А у нас все равно нет времени. Моя любимая – глаз Гора, сына Осириса, она лечит и оберегает. Все они имеют мифологическое происхождение, потому-то я их и собираю. Я считаю, что мифологический взгляд на мир – не что иное, как психология, спроецированная на внешний мир.

– И Эдип? – уточнила Минна, вставая и возвращая Фрейду амулет. – Марта сегодня рассказывала мне о твоей теории. – Она решила не упоминать о том, что сестра считает ее непристойной. – Помню, ты касался этого много лет назад в письмах ко мне. Но я понятия не имела, что ты все еще работаешь над ней.

– Разумеется. Она стала частью моего исследования. Марта совершенно ее не понимает. Жаль, что я при ней упоминал об этой теории.

– Но ты не можешь осуждать ее, Зигмунд! Это за пределами того, о чем можно говорить в приличном обществе.

– Но тебя это не беспокоит?

– Нет. Более того, я считаю это увлекательным, – ответила Минна. И по выражению его лица поняла, что ее слова доставили ему удовольствие.

– Многие полагают, будто «Эдип» – трагедия судьбы, рока, – продолжил Зигмунд, воодушевленный ее интересом, – но это гораздо больше, чем трагедия судьбы. Здесь представлена важнейшая мечта человечества. Со дня рождения наш первый сексуальный импульс направлен к матери. И первые желания убить направлены против отца. Миф о царе Эдипе – реализация наших детских желаний.

– Ты действительно считаешь, что Софокл имел в виду именно это?

– Пьеса о тщетности попыток человечества избежать своего предопределения. Но ее также можно интерпретировать как этический и интеллектуальный вопрос. Ее персонажи символизируют импульсы, которые были подавлены, но все еще присутствуют в нашей психике. Страх и чувство вины могут являться причиной всех взрослых неврозов – вот новый универсальный закон.

– Замечательно, – кивнула Минна, впервые осознавая важность данной теории. Реакция сестры была просто эмоциональной и поверхностной.