Любовница Фрейда

– «Х. Апманн», сделана на Кубе немецким банкиром. Восхитительно, – сказал он, прижимая сигару к самому ее носу. Сигара была приторная и сухая, в обертке цвета потемневшего красного дерева.

– Божественно, – прошептала Минна с притворным почтением.

В лавке царила торжественная тишина, почти как в церкви. «Мужчины и их сигары, – думала она, – их вина. И их женщины…»

Они уже были почти у дома, когда Зигмунд предложил зайти и выпить. Неподалеку располагалось кафе «Центральное». Минне надо было вернуться домой еще несколько часов назад.

– Уже поздно, – заметила она, робко улыбнувшись.

– Не так-то уж и поздно, а у меня в горле пересохло.

– Я и так задержалась… и дети… Зигмунд, я в самом деле не могу остаться.

– А если бы осталась, то что бы предпочла?

Минна улыбнулась, сдаваясь.

– Бокал вина. Полчаса, не более.

В помещении царил полумрак – пустые столики, венские стулья. Несколько отставших от своих частей солдат засиделись, цедя выпивку за вечерней беседой. Часа в четыре здесь было бы негде приткнуться. Газовые лампы тихо шипели над столиком в глубине. Минна устроилась на стуле, расстегнула жакет и поправила блузку. Фрейд сел напротив, подозвал официанта и заказал бутылку «Бароло». Она слушала, как он любит это кафе, какое это спасение из тисков его распорядка. Как слаб он на исходе дня. И даже раньше. Неожиданно Зигмунд сменил тему.

– А скажи мне откровенно, дорогая, ты счастлива здесь, с нами? – спросил он.

– Конечно, а как же иначе? Все замечательно.

– Все?

– Ну, не совсем все…

Фрейд молча взглянул на нее. Он был из тех, кто умел использовать преимущества молчания. Минна стянула перчатки и комкала салфетку под его внимательным взглядом. Фрейд отметил, что шея у нее длиннее, чем у сестры, а губы гладкие и блестящие. Минна украдкой бросила на него быстрый взгляд, щеки ее все еще сияли румянцем после прогулки.

– Иногда меня беспокоит, что я в семье обуза, – призналась она, обмахивая лоб носовым платком.

– Ты ошибаешься. Надеюсь, мы ясно дали тебе понять, что это не так.

– И мое будущее… Я не могу вечно навязываться вам.

– Ты не навязываешься. Я тебя не понимаю…

– Понять меня нетрудно, – перебила Минна, – я без работы, без средств, одинокая и беспомощная.

– Значит, ты банкрот?

– Совершенно верно, – кивнула она.

– Шутки в сторону, Минна! Ты знаешь, что у тебя есть дом – наш дом.

– Это очень великодушно, но я не могу оставаться с вами бесконечно.

– Почему? – спросил Зигмунд, бросая взгляд на студентов, которые хотели сесть рядом с ними, но потом нашли место получше.

– Ты не должен спрашивать. Это не дает мне уснуть ночами.

– Что именно?

– Мое будущее.

– Будущее не дает тебе спать?

– Не только будущее! Мне снятся странные сны. Кошмары. Очень тревожные.

– Какого рода?

– Решил проанализировать мои сны?

– Разумеется, нет. Но помнишь ли ты хоть что-то из них?

– В основном полная чепуха, – сказала она, делая глоток вина.

– Тебе снится, что ты опаздываешь на поезд?

– Нет.

– Снится, что ты летишь по воздуху или падаешь с отвесной скалы?

– Нет.

– Снится, что ты стоишь нагая перед незнакомцами и не испытываешь ни малейшего смущения?

– Нет. А тебе?

– Это мой дежурный сон, Минна.

– И как давно он тебе снится? – улыбнулась она.

Зигмунд рассмеялся, а потом посерьезнел.

– Расскажи мне о своих снах.

– Ладно… – Минна наклонилась к нему. – Мне снится, будто я старая дева, живущая в одиночестве на скудную пенсию среди множества шелудивых кошек. У тебя ведь аллергия? В доме воняет рыбой, и никто никогда не приходит, чтобы перемолвиться со мной хоть словом.

– Не дразни меня, – сказал Зигмунд.

– Как я могу? – вздохнула она, наполовину осушив бокал. – Хорошо, если тебе так надо знать, иногда мне снится, что Игнац лежит рядом со мной в постели. Мертвый. И выглядит он ужасно, омерзительно. Он меня пугает.

– Ты любила Игнаца?

– Зачем я рассказала тебе эти глупости?

– Это не глупости. Я работаю над интерпретацией сновидений.

– Толкуешь сны? Я считала, что сны возникают из-за проблем внутренних органов – несварение или что-либо еще.

– Большинство врачей тебе так и скажут, потому что они – идиоты. Просто поразительно, что, несмотря на тысячелетние усилия, научное понимание сновидений по-прежнему туманно. Мы недалеко ушли от древних.

Фрейд пустился в рассуждения о донаучных временах, когда классические философы верили, будто сновидения связаны с потусторонним миром и посылаются богами и демонами. Сны могут предвещать будущее – жизнь счастливую или трагическую.

– И даже теперь большинство врачей и ученых настаивают, что сны – просто реакция на некий внешний раздражитель, вроде мерцания свечи, дождя, грома или жесткого матраса. Многие образованные люди нашего столетия все еще полагают, будто сны вызваны чувственными стимулами, а это лишь незначительный фактор. Наивность! Они уверены, что сознание отрезано от сновидений, но на самом деле сознание – это все.

– Следовательно, если сны не навеваются дождем или грозой и не возникают от несварения, то откуда тогда они берутся?