Я тихо подошла и села тоже – в кресло напротив. Я готова выслушать. Ему не ласки нужны сейчас, не заигрывания, а собеседник. Что-то ведь случилось, нехорошее, и это все равно не даст покоя.
– Что-то случилось? – спросила я.
Он покачал головой.
– Я знал, что ты ждешь меня, поэтому должен был прийти. Хотя теперь сам не знаю, что сказать. Конфеты принес… Меня потом дня два-три не будет, я уеду. Наверно, неправильно было бы просто исчезнуть… особенно, после того кофе сегодня утром. Мне очень хорошо с тобой, Мэр. Правда. Действительно хорошо…
Сердце кольнуло.
– Но ты больше не придешь?
Он моргнул, дернулся едва заметно.
– Приду, – сказал уверено. – Я, наверно, уже не смогу забыть тебя, взять и… сделать вид, что не было. И… ты не думай, все наши договоры в силе, ты получишь все, что я обещал. Просто время не очень удачное для наших встреч.
Что-то случилось.
Я ждала. Он скажет сам, он теперь уже не сможет не сказать.
Выдохнул, словно собираясь с духом.
– Мы играли в поло сегодня днем, – сказал Рикхард, он чуть наклонился вперед, опираясь локтями о колени, глядя перед собой. – Моей жене стало плохо. Я думал сначала – обморок, на жаре, она устала… Это не обморок. Мы отвезли ее домой, я просидел с ней весь вечер. Нет, я… У нас давно уже у каждого своя жизнь, мы никогда не любили друг друга… дело в не в любви. Но… шестнадцать лет. Трое детей, – он поджал губы, долго молчал, я не мешала ему. – Хонрад говорит, у нее такие обмороки все чаще в последнее время. Я бы заметил, если бы хоть немного чаще был рядом. Я видел пару раз, но как-то не придал значения. И до Галендара, – он вздохнул. Глянул на меня. – Такое было. Прости, Мэр. Наверно, не стоит все это… Зачем тебе?
Я покачала головой.
– Именно за это ты и платишь мне. Чтобы я слушала. И я послушаю, не беспокойся.
Он невесело усмехнулся.
– Осталось понять только, зачем это мне. Я сегодня уже наговорился. С Хонрадом. Удивительно, он уже почти взрослый, я даже не заметил, как он вырос. Хонрад говорит, все это из-за меня. Нет, я понимаю, он всегда был привязан к матери и сейчас в нем говорит обида. Но, отчасти, он прав. Я всегда был плохим мужем и плохим отцом. Все это копилось годами – неудовлетворенность, обиды, все это давит… И сердце, и вообще… – он нахмурился. – Когда мы поженились с Бергой, ей было шестнадцать, мне восемнадцать лет, наш брак был политическим жестом. А она… она была хороша. Юная, нежная, чуть наивная, с огромными синими глазами. Я был восхищен, даже пытался завоевать ее любовь, по-мальчишески неуклюже… Но она ясно дала мне понять, что моя любовь ей не нужна и неприятна. Ее долг – быть со мной, но не стоит лезть к ней в душу. Я пожал плечами, не стал настаивать и пошел завоевывать других. Она ведь была тогда почти ребенком… я сейчас смотрю на Хонрада и понимаю, что всего на год… она была почти такой же, как он сейчас… Она ведь нравилась мне, и прояви я чуть больше настойчивости… Сейчас, наверно, уже не важно, кто виноват. Ничего не вернуть.
Рикхард замолчал. С минуту сидел молча и неподвижно.
Я слушала.
Просто слушала его дыхание в тишине.
– Когда родился Хонрад, – сказал он еще, – мне едва исполнилось девятнадцать. Это было так странно. Я совсем не чувствовал себя отцом. Не понимал, что мне с этим делать. Я приходил, брал его на руки, надеясь разобраться… а Бергу раздражало мое внимание, она не могла дождаться, пока я положу сына в колыбельку и уйду. Я понимаю, ей это тоже далось нелегко. Но это отношение раздражало уже меня. Потом я старался поменьше времени проводить дома… Когда родился Альтин, три года спустя, я был в Динроке, а когда вернулся… мне сунули в руки кричащий сверток… я… испугался, наверно. Тогда поулыбался, сфотографировался, и быстро вернул его нянькам. Был не готов. Наверно, что-то изменилось, только когда родилась Лис. Я стал старше, я ждал ее рождения… впервые осознано ждал. И даже в отношениях с Бергой у нас что-то начало налаживаться, потеплело, наверно, мы оба просто смирились, что должны быть вместе. Пусть без особой любви, но мы были почти друзьями. Иногда я думаю, что если бы Лис… – он запнулся, судорожно сглотнул, облизал губы. – Если бы она была жива, все было бы иначе. Но ее смерть разделила нас окончательно. Берга винила во всем меня, что не уследил. Вероятно, она права. Я был рядом, но ничего не смог сделать…
Я знаю, принцесса упала за борт во время прогулки на яхте. Ее не успели спасти.
Это страшно.
Потерять ребенка.
Рикхард смотрел на меня.
– Я и сейчас тоже ничего сделать не могу, – сказал он. – Найти врача? У нее и так лучшие врачи в империи. Что? Просить прощения? Хонрад говорит, что если бы я поменьше бегал к любовницам и побольше уделял времени семье, такого не случилось бы… Нет, я… Это ведь ничего не изменит. Я не знаю, Мэр.
У него чуть дернулся подбородок.
И я не знала, что сказать. Что он не виноват? Что я сочувствую? Все это казалось неуместно сейчас.
Он потер колени ладонями.
– Ты не виноват, – все же сказала я. – Но сейчас, наверно, тебе действительно лучше быть с ними.