«Государь любил беседовать с Екатериной Павловной о самых серьёзных вопросах. В конце декабря 1810 г., собираясь навестить её в Твери в будущем году, он составил заранее программу разговоров, чтобы „вести их в большем порядке и чтобы иметь время поговорить обо всем: 1) о политике, 2) о военных действиях, 3) о внутреннем управлении. В этом последнем отделе были намечены: 1) отчёт государственного секретаря (Сперанского), 2) его частный отчёт, 3) мысли о предполагаемых учреждениях и проч“. Таким образом, то, что писал Сперанский в своём частном отчёте для одного государя, становилось известно великой княгине Екатерине, а через неё, вероятно, и лицам, к ней приближённым.
Екатерина Павловна слыла истинной патриоткой; она познакомилась в конце 1809 г. в Москве, куда привёз её государь, с Н. М. Карамзиным; у неё в Твери бывал также гр. Ф. В. Ростопчин, потешавший её разными курьёзными рассказами и, между прочим, об её отце (которому он был так многим обязан). Оба они враждебно относились к Сперанскому и встретили в этом отношении сочувствие в великой княгине. Нужно заметить, что в заведывании Сперанского находилась официальная переписка с принцем Георгием Ольденбургским, и великая княгиня, очень охранявшая достоинство своего мужа и однажды написавшая из-за него очень неприятное письмо даже самому императору, как говорят, и в этом отношении нашла повод быть недовольной Сперанским».
Портрет Александра I. Неизвестный художник
Альберт Манфред в книге «Наполеон Бонапарт» рассказал:
«Великолепный дворец Екатерины Павловны в Твери с трёхэтажным центральным корпусом (что в ту пору было редким), с огромными, сиявшими зеркальным блеском полукруглыми окнами, тяжёлыми массивными дверьми явно претендовал на соперничество с Трианом или Фонтебло. Несмотря на отдалённость от обеих столиц, тверской салон Екатерины Павловны не пустовал. Здесь можно было встретить немало именитых людей, и в их числе главных лидеров консервативной партии — Ростопчина и И. И. Дмитриева. Сам император Александр, не страшась дальности пути, часто наведывался к своей сестре. Отношения брата и сестры не вполне ясны. Их переписка оставляет впечатление какой-то преувеличенности чувств; уж слишком много взаимных клятвенных уверений в любви и поцелуев. При всём том остаётся бесспорным, что царь весьма считался с мнением сестры во всех вопросах, в том числе и политических».