Любовные письма с Монмартра

Вспоминая, как я, разозлившись на Катрин, назвал Софи «случайной знакомой», я чувствовал укор совести. И теперь я по ней скучал: по ее непринужденным замечаниям, советам, нотациям, по ее черным глазам, весело глядящим из-под черной шапочки. По той иронической теплоте, которая звучала в ее голосе, когда она спрашивала: «Что так насупился, писатель?» По ней самой.

Уж не заболела ли она? Или закончила работу на Cimetière Montmartre?[65] Не могла же она уйти вот так – даже не попрощавшись со мной!

Сначала ее отсутствие было не особенно заметно и не наводило меня на какие-то размышления. Она и раньше, бывало, пропадала на несколько дней, а затем знакомая фигурка вдруг снова появлялась поблизости: Софи трудилась над каким-нибудь памятником или сидела на скамейке либо на ограде и снова радовала меня каким-нибудь мудрым высказыванием и неизменно хорошим настроением.

До той роковой среды, когда я застал у могилы Катрин и настолько вышел из себя, что как безумный разорался на все кладбище и забыл про назначенную встречу с Софи, все шло как всегда. Она вела со мной обычный веселый треп. И ни слова не сказала о том, что ее работа на кладбище подходит к концу. Мне как-то не верилось, что она настолько обиделась на меня: да, я забыл о нашей встрече, но ведь ничего такого уж обязательного не было в нашей договоренности. К тому же на Софи было совершенно не похоже такое поведение – залезть в свою раковину и дуться от обиды.

Через два дня после случившегося, в пятницу, я успел еще раз съездить на кладбище, чтобы под каким-нибудь предлогом оправдаться перед Софи – отделаться подходящей отговоркой, почему я не смог встретиться с ней в среду. Я твердо решил загладить свою вину, пригласив Софи на обед в ресторан. На этот раз у меня даже не было готово очередное письмо: случившееся как-то отшибло у меня охоту писать, и я даже не сходил на могилу. Я действительно приехал только ради Софи.

Но Софи я так и не застал. Ни в тот день, ни в один из последовавших. Три недели от нее не было никаких известий.

Снова и снова я вспоминал нашу последнюю встречу. Софи упрекнула меня в том, что я пришел в плохом настроении, – и была права, притом что тогда еще, до встречи с Катрин у могилы Элен, настроение у меня было, можно сказать, распрекрасное. Я припомнил весь наш разговор: а ведь она сказала, что у нее дела идут не очень здорово, хотя и не так скверно, как у меня.

Что, если у нее тоже любовные неурядицы? Может быть, она хотела мне о них рассказать, и на этот раз уже не она меня, а я бы ее утешал. Может быть, этот Chouchou подло бросил Софи и сейчас она, заплаканная, с разбитым сердцем, страдает одна в пустой квартирке где-то на Монмартре.

Я не знал, где именно живет Софи и с кем она живет. Выйдя из кино, мы некоторое время шли вместе, а на площади Эмиля Гудо она остановилась и попрощалась со мной.

Как бы я хотел сейчас ей позвонить! Я застонал, вспомнив, как легкомысленно отказался тогда взять номер ее телефона: «Не потребуется!»

Надо же быть таким круглым идиотом!

Я уже раз сто пытался найти визитную карточку ее кузины, которую в тот вечер не глядя сунул в карман. Я даже не знал фамилии Сабины, а уж она-то наверняка могла бы подсказать мне нужный номер.

Я даже пробовал поискать в Интернете «Софи Клодель, скульптор», но ничего не нашел.

Сколько ни думай – а для этого у меня в те долгие недели было предостаточно времени, – получалось, что я, в сущности, ровным счетом ничего не знаю о Софи. Потому что во всех наших беседах речь шла только обо мне. О моих несчастьях, моей скорби, моем писательском кризисе, моем неправильном отношении к жизни. Только сейчас до меня дошло, что в своем горе я был целиком сосредоточен на себе. Существовал только я один, а вокруг – пустота. А Софи все это время внимательно меня слушала, обсуждала мои дела, пыталась дать мне совет и отвлечь меня от унылых мыслей. Потому что сердце у черноокой реставраторши было мягче воска. Сколько бы она ни иронизировала и ни изображала из себя грубоватого мальчишку. С какой стати ее должна была волновать моя душевная драма? Зачем ей было спрашивать, как там мой ребенок? И вообще так участливо относиться ко мне?

У Софи было все. Она была молода, хороша собой, и даже очень, – стоило только снять запыленный рабочий комбинезон; у нее была любимая профессия и друг, по крайней мере вплоть до недавнего времени, а все остальное – умозрительные рассуждения. Она была нерасчетлива по натуре, полна фантазий, импульсивна. Так что Софи – как раз такая девушка, которая прыгнет через стену и закинет туда свое сердце, если полюбит.

Мне вдруг пришло на ум множество вопросов, которые я хотел бы ей задать. Но Софи как в воду канула.

А мое письмо, которое вытащила из тайника и принялась читать Катрин, по-прежнему лежало на месте.

Каждый раз, приходя на кладбище, я проверял вскрытый конверт, который я после памятного происшествия вернул обратно в тайник. С тех пор его никто не забрал. Письмо под номером тридцать один так и пролежало в маленьком тайнике неделю, вторую и третью.