– Ты ничего не потерял. Во всяком случае, невелика потеря. Диск же был от Катрин: что на нем могло быть такое особенное? Будь доволен, что твой бумажник не лежал в этой сумке, – вот это была бы трагедия.
И вот сейчас, когда я уже не ждал, сумка вернулась, точно с неба упала. Я торопливо расстегнул ее.
– Диск там лежит, – спокойно сказал Александр. – Я проверял.
– Спасибо, успокоил, – сказал я. – Может, ты его уже и включал?
– Нет. Конечно же нет, – ухмыльнулся Александр. – Я подумал, что мы можем сделать это вместе, прямо на моем компьютере. Хотел бы я посмотреть видеопризнания Катрин. Это будет забавно.
– Даже не надейся, – сказал я, крепко прижав к груди маленькую сумку.
Что бы ни было записано на этом диске, он предназначался только мне. Я строго посмотрел на Александра, и он больше не настаивал.
– Ну что ж… – сказал он. – Полагаю, ты уже не собираешься идти с нами в джаз-клуб.
Я кивнул:
– Ты верно угадал.
– Тогда напиши мне хотя бы эсэмэску. Мне ведь тоже интересно знать, что там записано. Хочешь пари? Это от прекрасной соседки.
– Я больше не держу пари, – заявил я.
Глава 21
Secret heart[66]
Никто еще не преодолевал путь от улицы Гренель до улицы Жакоб с такой быстротой. Я едва ли не добежал до бульвара Сен-Жермен и лишь на мгновение нетерпеливо задержался перед светофором, а затем пересек бульвар, не дожидаясь, когда загорится зеленый свет. Я пронесся по улице Бонапарта мимо кафе «Les deux Magots», за столиками которого, на улице, сидели туристы, наслаждаясь белым вином, вечерним солнцем и любуясь скромной старинной церковью аббатства Сен-Жермен-де-Пре, затем торопливо свернул на улицу Жакоб.
Еще пара шагов – и я уже был у дверей своего дома. Я набрал код на двери в подъезд, взлетел на четвертый этаж и трясущейся рукой вставил ключ в замочную скважину.
Затем я включил компьютер и, прежде чем вставить диск, заскочил на кухню за бутылкой вина. «За бокалом хорошего вина если не все, то многое можно перенести», – говаривал мой отец. Я отсалютовал ему бокалом, пробормотав: «Надеюсь, папа, что ты прав!» – и одним духом опорожнил его наполовину.
Я не имел ни малейшего представления, что меня сейчас ожидает, но меня охватило чувство, что это будет что-то важное.
Сосредоточенно, как Орфей, внимающий откровениям, льющимся из радиоприемника черного лимузина, я засел перед компьютером. Что появится на экране? Неужели и впрямь Катрин, решившая таким образом признаться мне в любви? А вдруг на экране возникнет лицо Элен и я услышу ее привет из иного мира? Неужели моя жена настолько все предусмотрела, что сделала перед смертью запись, поручив кому-то, например Катрин, передать мне в будущем этот фильм.
Как зачарованный, я не отрываясь глядел на экран, но он оставался черным.
И вот послышались первые звуки колокольчиков, к которым вскоре присоединились басы. Затем голос, похожий на голос Норы Джонс[67]
, запел песню, которую я раньше никогда не слышал. Голос был приятный и богатый оттенками, бархатный, с небольшой хрипотцой, низкий, и в то же время в нем слышалось что-то детское.Песня называлась «Secret Heart», и я слушал ее снова и снова, пока не понял весь текст.
Речь в песне шла о скрытном сердце мужчины, и вкрадчивый, несколько ломкий голос певицы спрашивал, из чего сделано это сердце, почему оно такое робкое, не страх ли им движет – страх перед тремя простыми словами. И все строфы заканчивались призывом:
Особенно взволновали меня такие слова:
Человек, к которому обращены эти слова, очевидно, пытался скрыть свои чувства, хотя, как ни парадоксально, именно эту тайну он больше всего жаждал поведать. И заканчивалась эта строфа словами: «Давай же, скажи ей, что ты чувствуешь!»
Это была прекрасная песня о потаенной любви, о страхе и гордости, которые ты испытываешь, но еще о том, что нужно открыть свое сердце и любимому человеку.
Я попытался узнать что-то про певицу: ее звали Лесли Файст, и она была канадка, вот, собственно, и все.
Я записал текст и перечитал его, предложение за предложением, одновременно слушая песню, мелодия которой уже запала мне в память.
Смысл песни, казалось бы, однозначен. Но как мне следовало трактовать это послание? Оно выражает чувства той, что подложила в мой тайник этот диск? Или содержащийся в песне призыв относится ко мне?
О чем речь – о том ли, что скрывает мое сердце, о моих сокровенных чувствах, которые я не решаюсь выразить? Или о моих тайных письмах?