Любовные похождения шевалье де Фобласа

Я хотел заговорить, я хотел оправдать госпожу Деглен, но молодой человек, должно быть, чересчур пылкий, не слушая меня, обнажил шпагу, которая тотчас встретилась с моей. Уже при первых выпадах я понял, что юный Флурвак не в состоянии оказать мне достойное сопротивление. Вскоре ему пришлось отступить на несколько шагов, и ареной боя стал сад. Так как я более всего хотел выиграть место, чтобы дать себе возможность бежать, я все теснил моего противника, и он, удивленный таким напором, постепенно отступал. Мы достигли аллеи, которая показалась мне достаточно просторной; там я быстро прыгнул в сторону и побежал прочь; мой отважный, но неопытный противник бросился за мной; темнота не позволяла мне передвигаться быстро, и вскоре он настиг меня. Я обернулся, наши лезвия снова скрестились; шпага моего врага, управляемая слабой рукой, отлетела на десять шагов. Госпожа Деглен и ее горничная, подбежав, схватили побежденного, а победитель спасся бегством.

Я шел вдоль стены, отыскивая пролом, о котором, как я помнил, говорила госпожа Деглен; наконец я нашел его и вскоре очутился в саду магнетизёров.

4

Я желаю тронуть вас, сострадательные читательницы, и потому не могу не упомянуть об одном обстоятельстве, которое в ту минуту увеличивало ужас моего положения. Вы, конечно, помните, что четверть часа тому назад я уже жаловался на холодный северный ветер. Теперь он стал еще резче и, в довершение несчастья, из набежавших облаков на мою, увы, слишком тонкую сорочку посыпались крупные хлопья снега. Прелестные читательницы, пожалейте молодого человека, виновного лишь в чрезмерной любви к вам! В какую погоду и в каком наряде ему приходилось блуждать по темным садам!

Последнее путешествие было продолжительнее, чем хотелось бы, потому что в конце большого сада магнитизёров я натолкнулся на запертую калитку. Я не стал долго раздумывать, взмахнул шпагой и принялся изо всех сил колотить по решетке, стараясь ее сломать.

Шум привлек внимание собаки, она залаяла. О добрый пес, мой спаситель! Без твоей громадной пасти, из которой вырывался настоящий бас, разносившийся по всей округе, я, несомненно, несмотря на шпагу, до рассвета остался бы на морозе, и бог весть, нашли ли бы меня живым! Прибежал какой-то человек и открыл калитку.

— Еще один! — воскликнул он. — Да в каком виде, эвона какое у него платье, зимой-то! Да еще тоненькая шпажонка, словно он собрался бить мух в ноябре. Эк их! И все они хочут спать стоя, а ведь предки наши — у них смекалки было побольше, чем у нас, — давно придумали кровати. Ну, сударь мой, идите в дортуар и дайте отдохнуть несчастному привратнику, от вас и так целый божий день спасу нет. Прошу вас, господин самнабул, идите спать с остальными... да не туда... сюда...

Я не знал, отвечать или нет. В эту минуту к нам подошла рассерженная женщина. Она схватила за руку моего провожатого и, увлекая за собой, сказала:

— Простофиля, деревенщина, хорош, нечего сказать: боишься, что он не найдет лестницы без свечи? Что за глупость, что за бред! Да от этих карамбул ни в жисть не дождешься, чтоб они себе шею свернули.

Она была права; я, не сломав шеи, нашел лестницу и стал искать дортуар. Мне не терпелось обогреться и обсохнуть в каком-нибудь тихом уголке, а потому я шел на ощупь, пока не достиг третьего этажа. Там через полуоткрытую дверь я увидел громадный зал, освещенный фонарями, и поставленные в ряд кровати; казалось, все они были заняты. Наконец я разглядел одно свободное место и, чувствуя настоятельную потребность лечь, осторожно пробрался к нему. Там я поспешно скинул необходимую одежду. Она промокла насквозь, но в ее кармане скрывалось все мое богатство, и потому я благоразумно спрятал ее под подушку, а шпагу поставил у изголовья. Потом быстро стянул с себя сорочку, пропитанную растаявшим снегом, бросил на стул, вытерся уголком простыни и, обнаженный, с наслаждением вытянулся на двух тощих тюфяках. В эту минуту я был гораздо счастливее, чем в великолепной постели виконта де Вальбрёна, и подумал, как справедлива пословица, гласящая, что наслаждение — плод страдания.

Одно верно: очень часто после того как минует главное мучение, человека одолевает множество мелких неприятностей, и радости приходит конец. Едва тепло, постепенно разлившееся по телу, оживило мою кровь, едва я начал без боли двигать руками и ногами, к которым вернулась некоторая гибкость, душевная тревога заступила место телесной усталости. Я с ужасом подумал об опасностях, окружавших меня. Меня преследовали на улице; может быть, мне грозила беда и в этом доме. Что ожидало Фобласа? Я знал, в какое странное заведение завела меня судьба и какие странные люди наполняли его. Можно ли здесь оставаться? И как отсюда выбраться? Но больше всего меня мучил голод, о котором я забыл, пока мне угрожали другие опасности; теперь он вернулся с новой силой и напомнил, что после долгого путешествия и короткой ночи я за весь день выпил только чашку шоколада.