Люди

И мчался, мчался куда глаза глядят. Прогремел гром, у меня заложило уши, рядом стоящие машины запищали сигнализацией. Я замер от неожиданности. Выбежавшие откуда-то дворовые коты пронеслись мимо так стремительно, что чуть не сбили меня с ног. Начался ливень. И я опомнился. Опомнился, но не двинулся с места. Вода сплошной стеной лила вокруг, я промок до нитки. Сверкали молнии, гремел гром, шумела вода, улица опустела. Я был один в центре бушующей стихии. Не было ни мыслей, ни чувств, ни каких-либо желаний – все оставило меня. Я даже перестал желать разобраться с тем, что происходило со мной. Все – ерунда, ничего не имеет смысла.

– За что? – чуть слышно спросил я.

И молния ударила в большое дерево в центре двора, расщепив его на несколько частей. Части повалились на детскую площадку, погребая под собой качели, на окна дома, выбивая их, на машины, припаркованные рядом. Запахло гарью.

И вдруг, неожиданно даже для самого себя, я пошел.

И путь был мой длинный, долгий. Мне неважно было, куда идти, важно – само движение. Одежду не менял, и она превратилась в ветошь, мылся на вокзалах и в платных туалетах, попрошайничал на улицах, спал где придется, ел что найду, запивал тем же, зарос, истощал, забыл, как говорить. Притворялся немым, слепым, калекой, беженцем. Меня пинали, обзывали, выгоняли, били, проклинали. Я все потерял. Но ничто мне уже не было нужно, раз я был проклят. Проклят и богом, и матерью. Иногда вспоминал о семье. Интересно было, как их здоровье. Но тут же думал, что приму любое их состояние, лишь бы я был вдали от них. Начал молиться. О них, о других людях, о тех, кому я молчал в ответ, о тех, с кем очень хотелось заговорить, но я сдерживался. Молился как мог и как умел.

Два дня не ел. Все шел. Нашел себе удобную палку и опирался на нее своим усохшим телом. Нашел веревку и ею подвязал штаны. Нашел клеенку и прятался под ней от дождя во время пути. Машины обливали грязью, люди – бранью, и только животные были ко мне добры. Прибился ко мне пес. Небольшой, такой же худой, как я. Такой же обросший. Такой же голодный. Прибежал ко мне, когда я отдыхал от летней жары в тени деревьев и думал над своей судьбой, совершенно погрузившись в себя и свои проблемы. Я обнял его, угостил куском размоченного в луже сухаря. Он с аппетитом съел, не побрезговал. Лизнул мне руку и улегся рядом. Так мы и шли с моим верным другом. Искали вместе еду, грели друг друга ночами, купались в реках и озерах, любовались закатами, рассветами, звездами. Загорали под солнцем. Кутались в тряпки от мороза. Я ничего не говорил, и он не проронил ни звука. Никогда не слышал, чтобы он лаял. Может, он не умел? Или, может, так же был проклят небесами и родной стаей?

Так сменилась пара зим в нашем совместном пути, наступила весна. И вдруг в один день я услышал, как пес залаял. Я обернулся на лай и увидел, как он выбежал на скоростную трассу, он чем-то был напуган. Все дело происходило недалеко от заправки, и напугать его могло что угодно.

– Назад! – вдруг совершенно неожиданно для самого себя закричал я. Произнес я это слово с каким-то странным акцентом – и не удивительно, я так долго молчал. Я слышал голос, и мне казалось, что он не мой. Ну не мог я уже говорить, и с этим я смирился. И страшно сделалось до ужаса от моего крика, замерло дыхание, замерло сердце, замерли мысли. Замер весь я. Все было в один миг. И лай, и крик. И свист шин, и ужасный грохот. И больше не стало лая – он растворился в воздухе. И вдруг исчезли все неестественные звуки, оставив лишь шепот природы. Я опомнился и побежал туда, к оврагу, где лежало тело моего друга. Ужас поразил меня, сначала я отшатнулся, закрыв глаза, но после совладал с собой и упал на колени рядом с искореженным телом моего маленького глупого друга. Такого же глупого, как и я сам. Не скажи я слово, он был бы жив. И не скажи он слово, он был бы жив. В тот миг я подумал, что лучше бы умер я, а этот бедняга жил и радовался жизни. Что же я за человек такой, что радом со мной все гибнет?

И я снова шел дальше, не ел, не пил, не спал. Я шел из последних сил, я очень хотел, чтобы их совсем не стало, чтобы я замертво упал и лежал до тех пор, пока дух окончательно не изойдет из меня. И совершенно изнеможенного и больного мои ноги привели меня прямиком к простой деревянной калитке. Я уже не мог думать, с трудом дышал и еле держал глаза открытыми. Но я собрал оставшиеся силы и дернул за веревочку здесь же висящего колокольчика…

…Когда я пришел в себя, то чувствовал облегчение и радость. Я лежал в мягкой постели, на мягкой перьевой подушке, казавшейся облачком. В комнату через небольшое открытое окошко пробивался солнечный свет, слышался щебет птиц. Я повернул голову набок, желая осмотреть помещение: совершенно простое, аскетичное – кроме кровати были стол, стул и икона в углу.