Люди государевы

— Я против мира не пойду, но трапезную осквернять не дам! Говорите сколь угодно, но без крови!

— Тащите его на площадь! — приказал Бунаков, кивнув на Былина. — Кнут правду сыщет!

А миру на площади заметно поприбавилось, были не только казаки, но и посадские да слободские мужики подъехали верхоконь. Увидев вышедших на крыльцо трапезной, толпа заволновалась.

Бунаков поднял руку:

— Казаки! Братцы! Сей вор, — указал он на Ваську Былина, — будучи в совете с воеводой-изменником Осипом, ложно вписал в их челобитную, будто я хочу в Сибири Дон завести и в том не винится, хотя иные заединщики и советники его в том повинились…

— Вор! Против мира идешь!.. В Ушайку их всех побросать!

— Мы пошлем государю нашу челобитную от всего мира и повинную челобитную сих воров государю, дабы явно было, где правда… Посему вора Былина на правеж!

— Верно, верно! Пусть кнута отведает!

Былина растянули на козле, и Васька Мухосран хлестанул его кнутом.

— Винись, что ложную челобитную на Плещеева написал!

Былин поначалу злобно щерился, но после полусотни ударов, морщась от боли, закричал:

— Напишу повинную!..

Его вернули в трапезную, дали перо и бумагу, но тот замотал головой:

— Не смогу писать сам, руки трясутся…

Бунаков кивнул Тихону Хромому, и тот, обмакнув перо в чернильницу, приготовился писать.

— Жалобу на Гришку Плещеева писал я по приказу многих градских людей в обидах на него, дворян и детей боярских… Его воровство подлинно ведомо всем. А винюсь в том, что по велению воеводы Осипа Ивановича в ту бумагу внес иных людей, противных ему, воеводе… — сказал Васька Былин.

— Тихон, записывай!

Подьячий заскрипел пером, то и дело обращая взор на Ваську Былина: «…и я, Васка, написал под ево, Григорьеву, статью в воровстве ж сына боярского Федора Пущина да Василья Ергольского, да Михаила Ероцково…»

Былин замолчал, промокая рукавом кафтана разбитые губы.

— Кого еще внес? Говори, говори… — подогнал его Тихон.

— Пятидесятника Ивашку Володимерца да десятника Прошку Аргунова, Ваську и Данилку Мухосранов-Сапожников, Богдашку Паламошного да Фильку Едловского, Кузьму Чурилу да Андрюшку Щербака да иных многих градских людей!..

Тут на другом конце стола, где заходившие со двора казаки подписывали «одиначную запись», раздался шум и крики.

— Че ор подняли? — подошел к ним Бунаков.

— Вот конный казак Яшка Кусков к одиначной записи руки не прикладывает! — сказал Кузьма Мухосран.

— Пошто, Яков, не пишешься? — спросил Бунаков Кускова.

— Сей скоп от Гришки Подреза пошел, а я с Гришкой на одной десятине ср… не сяду!

— Тут воля круга, но не Гришки! — подступил к нему Иван Володимирец. — Пошто с миром не пишешься, добра государю не желаешь? Брат же твой Томило подписал!..

— За Гришкой в скопе сем не пойду… У брата своя голова на плечах.

— Значит, не будешь подписывать? — схватил его за грудки Бунаков.

— Не буду! — вскинул бороду Яков.

— В тюрьму его! К разлюбезным начальным людям, авось поумнеет! — приказал Бунаков следовавшему за ним тенью денщику Митьке Мешкову, и тот с помощью Кузьмы Мухосрана связал Кускову руки за спиной и повел к тюрьме.

— Митрей, и этого заодно уведите! — кивнул Бунаков на Былина.

— Ладно, черт с вами, подпишусь! — крикнул Яков Кусков.

Бунаков удовлетворенно усмехнулся и обратился к дьяку Патрикееву:

— Список изменников, на кого Гришка сказал государево великое царственное дело, готов ли?

— На тех, что вчера объявил, готов…

— В тот список добавить надобно тех, кто помог увести печать из съезжей, ибо сие явная измена! — сказал Федор Пущин.

— Верно, верно! И под замок бросить и Юшку Тупальского, и Родьку Качалова, и Макарку Колмогорца!.. — воскликнул Васька Мухосран.

Илья Бунаков сел на лавку за стол и сказал:

— Давай обсудим, как далее дело вести.

Рядом с ним и напротив расселись Борис Патрикеев, Федор Пущин, Василий Ергольский, Иван Володимирец, Васька Мухосран да Иван Коломна. За спинами сгрудились казаки.

— А где Гришка Подрез? — спросил Бунаков.

— У Мишки Яроцкого за приставом… — ответил Федор Пущин.

— Гришки глаз не спускать, дабы не сбежал, ибо он главный наш изветчик. Завтра пусть укажет всех изменников. Борис Исаакович, догляди, чтоб все бумаги были написаны верно! — сказал Бунаков Патрикееву. — Чаю, надобно немедля об измене воеводы отписать государю и направить к нему посольство. Челобитную от всего города писать…

— Надо, чаю, и врозь от каждого сословия написать, — сказал Федор Пущин. Я от имени ясашных составлю и подписи соберу, от посадских и крестьян порознь же писать надо, ибо все непотребства и воровство воеводы в одной челобитной и описать невозможно!

— То верно! — согласился Бунаков. — Посему завтра и писать надо, Мещеренин и Хромой пусть помогают подьячим в съезжей у Халдея Девятова. Повинные челобитные собрать от тех, кто еще не дал и все ко мне в съезжую же…

— Изменников всех арестовать надо, дабы не мутили город! Верно, казаки? — вскочил Васька Мухосран.

— Так! Верно! — раздались крики казаков, уже битком набившихся в трапезную.

— Кто Родьку Качалова пойдет брать? — крикнул Бунаков.