Люди государевы

— «…велел проведовать про лисицы добрые и, проведав, писать велел на собя и приносить те лисицы велел ясашным людем себе за грозами мимо твоей государевой казны… Да он же, князь Осип, посылал от собя товары во многие земли и в твои государевы в ясашные волости на Чулым, в Мелеской острог многие русские товары и вино с сыном боярским, с Юрьем Тропизонским, да служивыми людьми и велел на те свои товары покупать у твоих государевых служилых ясашных людей всякую мяхкую рухлядь…»

— Добрых коней у казаков поменял на плохих и отправил тех добрых коней с сыном к Руси! А когда вернул нас пятьдесят человек из Енисейского острога с ямской службы, то выманил себе взятков 106 рублей, о чем доподлинно ведомо! — прокричал Логин Сургуцкой.

— В казаки верстает не казачьих детей, как государем определено, но из гулящих людей, из посадских да мужиков, а жалованье их за то на два года вперед себе имает! — со злостью вставил Васька Мухосран.

— Казаки, хором не кричите, обо всем запишем, так запишем, что измена Осипова будет явно видна! — сказал Федор Пущин. — Вот и новый город по найму не без корысти, а наверняка ради взятков строить стал наймом!..

— В сем деле его не ущучишь покуда, не пойман — не вор! — сказал дьяк Патрикеев. — А вот то, что он ясырь ваш отнимал, перекрещивал да отправлял к Руси, то явно против указу государева. Ведь покуда жены и дети полоненные в Томском городе были, то и иноземцы к ним приезжали и были под государевой рукой послушны, а не видя детей своих и жен, сделаются непослушны и воевать станут!..

Пущин, соглашаясь, кивнул и продиктовал:

— «Да мы же, холопи твои, в прошлом во 154-м году ходили на твою государеву службу, на твоих государевых изменников и непослушников, на колмацких людей. И твоим государевым счастьем колматцих людей побили. И что взяли мы, холопи твои, колмацкова живота и ясырю, и он, князь Осип, тот колмацкой живот и ясырь у нас, холопей твоих, насильством своим сильно поотнимал всякими бедами да привясками. И тот наш ясырь перекрестил без твоего государева указу и вывесть хочет ис Томского к Русе…»

— В конце напишите, что хоть воевода пришлый изменил, а мы тут, в Сибири, народились, умрем и государю всегда верны были и будем без измены! — сказал Иван Володимирец.

Выполняя этот наказ и заканчивая челобитную, Тихон Мерщеренин написал: «А мы, холопи твои, народилися и состарились под твоею царьскою державою в Сибири и в русских городех, а некакова дурна от нас не бывало. А служили мы, холопи твои государевы, отцу твоему государеву блаженной памяти великому царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Руси и тебе, государю, верою и головами своими, за тебя, государь, складываем головы свои против твоих государевых неприятелей и служим безызменно, измены нашей в Сибири никакие не бывало».

— Все ли повинились из Осиповых ушников? — озабоченно трогая ус, спросил Бунаков. — Нельзя оных оставлять на воле, дабы государя ложными вестями не смутили и на нас бы опалу не навели…

— Из первых изменников Родька Качалов да Макарка Колмогорец к миру не являлись и ответ не держали! — зло крикнул казак Логин Сургуцкой. — С руки воеводской немало лет кормились, добра немеряно нахапали, нас живота лишая!..

— Коли к миру не явились, надобно нам самим к ним пожаловать для разговору! — воскликнул Васька Мухосран. — Верно, Илья Микитович? — повернулся он к Бунакову.

— Верно! — согласился воевода. — И приказал Сургуцкому: — Собери казаков да ступайте на двор к Родьке Качалову немедля, поучите мир уважать!

— А что уворовал да награбил живота казачьего, меж собой поделите! — добавил Федор Пущин.

Илья Бунаков встрепенулся при этих словах, намереваясь что-то возразить, но промолчал и опустил глаза.

— Проучим, уж как проучим! — весело сказал Сургуцкой и вышел из трапезной.

Несмотря на густеющие сумерки, на церковной площади толпилось немало казаков, и Логин без труда собрал охотников явить Качалову волю круга.

Глава 26

Сын боярский Родион Качалов сотворил молитву перед иконой Спаса, перекрестился трижды двуперстно и подошел к столу, дабы задуть три свечи в золоченом подсвечнике и направиться за бархатную занавесь к перине, как услышал сильный стук в ворота и громкий гарк многолюдья. От нехорошего предчувствия сердце заколотилось, он спешно накинул червчатый кафтан, снял со стены замковую пищаль и вышел во двор.

— Кто такие? Чо надобно? — громко спросил он, подойдя к воротам.

— Открывай, поговорить надо! — отозвались снаружи. Родион узнал голос Сургуцкого.

— Не время на ночь глядя словесами трясти! Подите прочь, не то из пищали пальну!

За воротами гомон враз перешел в злобное многоголосье выкриков.

— Мы те пальнем, падла! Напугал бабу х…ром!

— Открывай немедля!

— Перемахнем через заплот и раскатим твои хоромы по бревнышку!..

Нехотя Родион снял с железных крюков перекладину-засов и отошел от ворот. Они тут же распахнулись, и во двор ворвались десятка три казаков, вмиг окруживших хозяина. При свете полумесяца было видно, что иные из казаков с пищалями, иные саблями опоясаны, а у большинства в руках палки-ослопы…