Люди грозных лет

«Дорогой Андрей! Ты прости, что я беспокою тебя своим письмом в такое трудное и суровое время. Пишу я тебе по очень важному, неотложному делу. У нас в семье случилось большое несчастье. Точнее: была семья, а теперь развалилась. А сказать прямее — семьи-то настоящей, кажется, и не было! Внешне это была счастливая семья, были мечты, но все это поразительное заблуждение. Да, ты не удивляйся, это я вынужден признать с большой горечью. С юных лет мечтал я о семье. Но жизнь не баловала меня в молодости. Работа за кусок хлеба, нищета, а потом прозрение, учеба, революционная деятельность и связанные с нею тюрьмы, ссылки, лишения. Но и в то тяжелое время, когда родился сын, я был счастлив по-настоящему, полно, до краев счастлив! Какие радужные планы о сыне строили мы тогда с твоей теткой, моей женой, в далекой сибирской ссылке. Если не гением, то хотя бы талантом, настоящим человеком представляли мы его. И он оправдывал наши надежды. Рос смышленым, бойким, резвым мальчиком. По пятому году он уже все буквы знал, а шести лет читать научился. И жизнь после революции пошла другая. Кусок хлеба насущного не стал для нас проблемой. Не нужно было за кринку молока для сына корчевать пни, валить лес или отрабатывать на полях богачей. Теперь все было, и мы создали сыну идеальные условия. А он, все такой же смышленый, резвый, сообразительный, рос и набирался сил. Закончил школу, потом институт, стал инженером, самостоятельным человеком! И вот на тридцатом году его жизни грянул гром. Все, оказывается, была иллюзия, самообман, страшное, непоправимое заблуждение. Сына своего я увидел таким, каким он был в действительности. Я подумать об этом не могу без содрогания. Это законченный негодяй, карьерист, шкурник, себялюбец. Да, Андрей, не удивляйся! Дико, страшно, но это так. Я не знаю, как у меня хватило сил перенести это несчастье. Видать, старая закваска сказалась. За последнее время я до мелочей передумал всю свою и его жизнь. Я никак не мог понять, почему так получилось. Теперь я, кажется, понял все. Да! Мы создали сыну идеальные материальные условия, и мы, особенно я, упустили одно, главное в жизни — не материальная обеспеченность. Это только результат жизни каждого человека, результат внешний, ощутимый для самого себя и видимый для других. Главное в жизни каждого человека — труд, уважение к другим людям и умение, вернее не просто умение, а органическая способность не мнить себя выше других, а свои личные интересы всегда подчинять общему делу. Вот этого-то как раз мы и не сумели привить своему сыну. Можно много придумать причин этому. Можно сослаться и на мою загруженность работой и т. д. и т. п. Но все это отговорки, самооправдания. Главное — и я уверен, что это главное, — в отношении родителей к сыну. Мы сами с пеленок внушали ему, что он самый хороший, самый умный, самый красивый из всех людей. Мы сами окружали его лестью и уважением своих друзей. Мы сами, создав ему наилучшие материальные условия, лишали его возможности по-настоящему увидеть жизнь и понять, что жизнь — это прежде всего труд. И в этих условиях рос он, мужал, считая себя выше всех, умнее всех и подчиняя себе все и вся.

Прости, Андрей, разболтался я по-стариковски. Просто у меня столько наболело. У меня к тебе огромная просьба. Андрей, дорогой, только правильно пойми меня. Это просьба не только отца, это просьба человека, желающего спасти другого человека. Владимир наделал много преступлений, его судили, ввиду войны удовлетворили его просьбу (вернее, это просьба не его, а твоей тетки, моей жены) послать его на фронт, чтобы он там боевыми делами искупил свою вину. Да, это слишком мягкий для него приговор. Но коли так, пусть так. Меня возмутило и встревожило другое. Ни сам он, ни его мать, а моя жена, не поняли всего ужаса его положения. Они опять начали искать лазейки, чтобы выпутаться как-то, избежать столкновения с настоящей жизнью и все оставить по-прежнему. Вот это и есть самое ужасное. В Москве я предотвратил все их попытки, и его действительно отправили на фронт. И все же постарались отправить туда, где служишь ты, надеясь, что ты сделаешь все, о чем они будут просить. Это я знаю твердо. Я нашел у жены письмо к тебе, где она просит об этом.

Андрей, дорогой племянник! Если ты честный человек, если ты настоящий коммунист, выполни мою единственную просьбу: никаких содействий моему сыну на фронте! Он должен пройти все, что проходит каждый подобный ему человек! Он должен искупить свою вину, увидеть жизнь такой, какой она есть на самом деле! В этом его спасение. А если и фронт не переродит его, то жизнь его все равно никому не нужна. Себялюбцам, карьеристам, шкурникам, тунеядцам — пусть это даже родные сыновья — нет места на советской земле!»